КУРС МОЛОДОГО ОВЦА

 

Часть первая
   

 

3.4.2. Право давать объяснение Подозреваемый вправе давать объяснения и показания по поводу имеющегося в отношении его подозрения либо отказаться от дачи объяснений и показаний. В УПК не предусмотрено самостоятельным видом такое доказательство, как «Объяснение». Туманны общепроцессуальное и доказательственное значение этих самых Объяснений подозреваемого. Не понятно, в каком виде (письменно, устно) они принимаются, какая юридическая сила в них кроется, и каким процессуальным документом должны бы фиксироваться. Протокол дачи объяснений или Объяснительная законом в качестве допустимого источника не указаны. Эти несогласованности, конечно, можно использовать в собственных интересах в зависимости от пользы или вреда Объяснений, целей их подачи. Так, логично прозвучит заявление о недопустимости Объяснений ввиду отсутствия такого вида доказательства вообще (статья 74 УПК), или получения их неуполномоченным Законом лицом, или в неустановленном порядке (на колхозной грядке), или неудостоверения их подписью подозреваемого, ввиду не разъяснения порядка дачи объяснений и прочее. Ведь действительно, в Законе нет установлений о порядке получения, о получателях, о подписантах и удостоверителях, о сопутствующих процедурах. Такая петрушка. Представляется, что указанные Объяснения понимаются первичной информацией от подозреваемого, когда уже подозрения предъявлены, а допрос по их существу ещё не произведён. Объяснения могут быть по желанию подозреваемого (это его выбор) даны устно сотрудникам милиции (полиции) с последующей их фиксацией, допустим, в Рапорте, Сообщении или даже путём их воспроизведения в показаниях получившего эти объяснения сотрудника. Объяснения могут быть письменными, собственно-ручными, в виде отдельной бумаги и именоваться как угодно, допустим Заявление, Обращение, но правильнее именовать их согласно процессуальному назначению – «Объяснения». Ясен перец, объяснения могут содержаться внутри других документов – в протоколах задержания, осмотра места происшествия и в прочих, где отдельной строкой допустимы ссылки «согласно объяснениям подозреваемого…, подозреваемый пояснил…». Чтобы обрести минимальную крепость доказательства, сведения по объяснениям должны быть скреплены подписями дающего их и принявшего должностного личика, подтверждены в последующих показаниях (или опровергнуты тем же подозреваемым). Важно и то, что показания подозреваемого являются более весомыми доказательствами по сравнению с объяснениями в связи с правовой хилостью последних и отсутствием в УПК сколь-либо достаточных регламентаций по порядку получения этих чёртовых объяснений. Частенько на практике Объяснениям пытаются придать много большую ценность, чем стоят того они, и, в отсутствие подтвердительных показаний от того же подозреваемого, стремятся объяснениями попросту подменить показания, приравнивают к ним, с их помощью восполняют отсутствие информации от самого подозреваемого. Нормативная формулировка «вправе… отказаться от дачи объяснений» показывает, что дача объяснений – всего лишь право (по предложению или собственной инициативой), но не обязанность. Никаких отрицательных для подозреваемого последствий отказ от дачи объяснений не влечёт. Отказ не может расцениваться, например, в качестве косвенного согласия с позицией или действиями стороны обвинения или же молчаливым признанием причастности, вины. Но следует учитывать при этом, что и случаи прямого отказа всё же влияют на внутреннее убеждение мусоров, могут усиливать, укреплять из подозрения (молчит, значит, есть что скрывать), и эти суждения ввиду их негласности не могут контролироваться, пресекаться, но негативом выплеснуться на последующие решения и выводы. Поэтому, когда нет желания что-либо объяснять, отказ не должен быть категоричным и прямолинейным. Выгоднее смотрится вариант причинного уклонения, когда действительный мотив скрывается за мнимыми предлогами, типа: колдан болит, нервное расстройство и перевозбуждение, время требуется на обдумывание и воспоминания и т. д. В общем плане это должно выглядеть, как «не отказываюсь, но объяснюсь чуть позже / не время сейчас, видите, я очень занят ковырянием в носу». Любые причины, по большому счёту, сводятся к созданию резерва времени для осмысления происходящего, предотвращения необдуманных высказываний. Тем более, что отсрочки в даче объяснений могут длиться-повторяться не ограничено по числу и продолжительности, всякий раз сопровождаясь разными причинами. То понос, то золотуха, то диарея, то диатез. Несмотря на сказанное, всё же смущает полное отсутствие не только в УПК, но и в оперативно-полицейских законах правил о порядке получения и фиксации Объяснений. С одной стороны, такая неопределённость позволяет властям произвольничать – исходить только из собственных усмотрений (дискреционных полномочий) при получении и использовании объяснений в процессе доказывания. С другой же – те же самые аспекты позволяют заинтересованной стороне изничтожать доказательственное значение объяснений, бороться эффективно с такими сведениями, опираясь на их процессуальную порочность. Показания – это сведения, которые представляет в данном случае подозреваемый в ходе его допроса и которые фиксируются в протокольной форме. Порядок проведения допроса и получения показаний достаточно подробно нормирован в УПК. Эти порядки мы ещё обсудим в других разделах (глава 5.3. и в след. книге). А сейчас затронем наиболее важные моменты. Показания являются самостоятельной разновидностью доказательств. С их помощью осуществляют доказывание обстоятельств по делу. Опираясь на них, как на фактическую информационную основу, стороны формулируют свои доводы, а суд – выводы по итогам спора сторон. Закон определяет показания сведениями, то есть информацией, которую сообщает (подозреваемый) об известных ему фактах и обстоятельствах. Содержание и характер показаний отражают интересы одной из сторон процесса (или конкретного участника). Такая полезность (или вред) позволяет относить сведения по показаниям к доказательствам защиты или обвинения. Из такой вот информации по показаниям подозреваемого, в совокупности с информацией по другим видам доказательств, в итоге и образуется доказательственная база какой-либо стороны. При этом, оценка показаний по их относимости к интересам стороны достаточно условна. Одни и те же показания (полностью, отдельными сведениями) могут отражать интересы каждой из сторон, куда всякая из сторон, отдельный участник может считать их «своими». Либо представляемые показания одной стороны в качестве доказательства этой стороны в действительности несут пользу противоположной стороне. Либо показания может оказаться по ценности своей нейтральным, никчемным – ни нашим, ни вашим. А к чьей пользе отнести такие неоднозначные сведения или выбросить их в сорную корзинку окончательно решит только суд. Так, реально будут интересны сразу двум сторонам и явятся общими такие показания, когда позиции сторон по делу полностью совпадают, как в случае полного согласия подозреваемого с претензиями органа расследования с признанием виновности. Однако итоговая оценка будет дана показаниям на более поздних стадиях разборок, когда встанет вопрос обвинения, а то и предания суду. А ныне подозреваемому следует чётко определиться: давать показания или не давать; если давать, то о чём возможно пасть разявить; как и когда это выгоднее сделать. Естественно, что решение подозреваемого о даче показаний, как и содержание показаний, должно быть обдуманным, ввиду значимости такого доказательства, его влияния на субъективное мнение органа расследования и суда, как по обстоятельствам дела, как и по личности самого преследуемого. Очень ответственный акт, знаете ли. Известны случаи, когда именно полученные от подозреваемого показания решали исход дела, и решали против него – явились основой обвинения и осуждения. Обращаю твоё внимание на вторую составляющую положения о праве на дачу показаний. В полном выражении она звучит так: При согласии подозреваемого дать показания он должен быть предупреждён о том, что его показания могут быть использованы в качестве доказательства по уголовному делу, в том числе и при его последующем отказе от этих показаний, за исключением случаев установленной недопустимости показаний, когда они даны в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника и не подтверждённые в суде. Сколько текста! Этой нормой Закон, во-первых, требует получить согласие от подозреваемого. Согласие на дачу показаний является обязательным условием добровольности показаний, в смысле доброй воли подозреваемого на это. Согласие должно быть явно выражено, удостоверено подписью, а не выведено из молчаливого отсутствия возражений. Отсутствие согласия равнозначно отказу от дачи показаний. Согласие, как и отказ – одномоментные волеизъявления, действительны только на текущее время начала допроса, а не на все последующие допросы. Согласие, как и отказ могут распространяться и на процесс дачи показаний в целом, и на частности допроса – обсуждения отдельных фактов и обстоятельств. Во-вторых, подозреваемый заранее (после получения от него согласия) должен быть предупреждён о доказательственном значении показаний, которые предстоит дать. Показания – не порожний трёп, но сведения, возможно важные сведения по делу, которые могут быть направлены в том числе и против самого подозреваемого, ему в ущерб, то есть. И отказ от уже данных показаний вовсе не исключает их использования в дальнейшем. Слово – не воробей, а гадюка подколодная (Шибче колоду тусуй!). В-третьих, отсутствие согласия подозреваемого или не предупреждение его о доказательственном значении показаний, по каким бы причинам это не произошло, препятствует получению показаний, а всё же полученные должны признаваться недопустимыми. Несложно заметить, что данная «разъяснительная» норма, как, впрочем, и многие остальные положенные в УПК странные формулировки, может приводить к нелепостям в процессе её применения и к искажениям в толковании. Кроме основной части нормы следак должен разъяснять подозреваемому и исключение из общего правила о том, что отказ от уже данных показаний будет удовлетворён, принят во внимание, если показания даны в отсутствие защитника. Едва ли при таких разъяснениях следак сам же и допустит отсутствие защитника при допросе и продолжит его, зная сам и понимая осведомлённость подозреваемого, что действительность этих показаний находится под угрозой, что они в любой последующий момент могут быть аннулированы простым отказным от них заявлением, тем более в условиях прямых указаний на существующую возможность. Так же и при участии защитника. Зачем предупреждать о том же самом, если по такому основанию отказ от показаний изначально неприемлем? Близок я к мысли, что подобные разъяснения являются памяткой самому следаку о наличии рисков. Но не так всё примитивно, курсант. Следователи (чуть не вырвалось «подлюки») в порядке разъяснений указанных положений осуществляют это с хитрецой. Разъяснение ограничивается лишь сухим воспроизведением буквального текста по статье 46 УПК. Так они и сообщают: «При согласии подозреваемого дать показания, он предупреждён о том, что его показания могут быть использованы в качестве доказательств по уголовному делу, в том числе и при его последующем отказе от этих показаний, за исключением случая, предусмотренного в пункте 1 части 2 статьи 75 УПК РФ». Вот именно так, слово в слово. Этим образуется ситуация: В отсутствие защитника или даже при участии «мусорского» адвоката, подозреваемому не поясняют, что это за случаи такие исключительные по пункту 1 части 2 статьи 75 УПК, а с этим подозреваемый и не узнаёт не только о возможности, но и точных основаниях отказа; Разъяснение одним непрерывным массивом данных предписаний как бы подразумевает, что согласие уже получено от подозреваемого на момент дальнейшего текста предупреждений; Все последующие инстанции так и будут воспринимать подписку о разъяснениях, как факт согласия на дачу показаний, хотя этого согласия как такового и не получалось, наличие согласия не выяснялось; При этом доказательственное качество не раскрывается вообще, а о «подозреваемом» говориться в не персонифицированном виде – речь как бы идёт не понятно о каком именно подозреваемом, не обязательно, что и об участнике текущего допроса. Естественно, что такое понимание и применение нормы очень выгодны стороне обвинения. А в действительности происходит элементарное надувательство. Как по данной правовой ситуации, так и по большинству других, которые затронем далее, ты увидишь примеры циничного обсирания мусорами Закона и, в частности, Права на защиту. Серют тщательно и с изысками – какашечка к какашечке. Но деды нас учили: Как пукнется, так и отсикнется. Такие же правила о согласии, требование разъяснений доказательственного значения и последствиях представления сведений, так же как и гарантии участия защитника, отчего-то не коснулись Объяснений подозреваемого. Из этого мусора делают выводы об отсутствии необходимости всех таких процедур относительно Объяснений. Но из этого следует и иное заключение: Объяснения сами по себе не считаются равным, полноценным доказательством; не подтверждённые и не закреплённые в последующих показаниях того же подозреваемого, объяснения не могут считаться доказательственными сведениями, не имеют для этого достаточной юридической надёжности и силы. Однако на практике не только менты, но и мусора преспокойно берут подобные сведения за основу, даже в отсутствие показаний по тем же фактам. При этом отсутствие выраженного согласия, комплекса разъяснений, участия защитника не считают препятствиями, наглейшим образом ссылаясь на Закон, который, якобы, не обязует к этим процедурам. То есть объяснениям придают большее, порой и преимущественное, основное доказательственное значение. Всё это происходит вопреки реалиям, здравому смыслу и действительным гарантиям. И в том – также надувательство по сговору. Поэтому и придерживаюсь мнения, что в такой обстановке лучше вовсе уклоняться от каких-либо объяснений. Если нет сомнений в крепости избранной позиции, в правоте и (или) неопровержимости, показания всё же следовало бы дать. Но сообщения должны ограничиваться только теми сведениями, которые отражают сугубо интересы защиты. Важность показаний и в том, что ими могут опровергаться доводы стороны обвинения, а последняя обязана станет принимать их во внимание и ещё суметь со своей стороны найти им контраргументы, если таковые существуют в природе. В дальнейшем, при решении вопросов о продлении сроков расследования, выдвижении обвинения, содержания под стражей, при передаче делюги в суд, при рассмотрении обвинения по существу, сторона обвинения и судьи вынуждены будут соизмерять свои решения и выводы с имеющимися показаниями, с тем, что они в себе содержат, насколько верную получили оценку и приняты во внимание изложенные в них факты; придётся выискивать средства для обоснования недоверия к ним и противопоставительные данные. Стоит ли говорить, что показания должны быть осторожны на словах и в выражении мысли. Принимаются в учёт возможные каверзные вопросики. В случаях неуверенности лучше бы ограничиться только той информацией, что сам пожелал сообщить, уклоняясь от дополнительных разъяснений, комментариев, ответов на скользкие спросы. Одновременно уходят и от пояснений такой уклончивости. Ты собственно не отказываешься давать показания, что следаком могло бы расцениваться, как сокрытие знаний твоих, что возбуждает дополнительные подозрения. Уклоны, как в боксе от ударов, объяснены могут быть тем, что «это всё, что могу сообщить в настоящее время. Дополнительную информацию изложу позднее. На вопросы отвечать сейчас не готов, возможность дополнительных выяснений предоставлю на следующем допросе. О времени своей готовности уведомлю отдельно. Мне необходимо проконсультироваться со своим защитником и обратиться к документам». И в таком духе. Только ни в коем случае, ни словом одним никогда не ссылайся на положение статьи 51 Конституции РФ или их же воспроизведение по УПК о праве хранить молчание (ягнят). Это абсолютно поганские заявления. Однако проследи и отложи на внутреннюю памятку – все ли разъяснения тебе сделаны до начала допроса, даже если допрос и не начался по сути обстоятельств преступлений. Возвращаемся к тому, что подозрения – это предположения, и показания подозреваемого в таком случае задач защиты должны бы содержать информацию в поддержку или в противовес предположений. А опровергать предположения, в таком случае и насколько это не абсурдно, допустимо посредством анти-предположений. Тогда вот примерный вариант: «Мы считаем, что вы можете быть причастны к данному преступлению. – Нет, я считаю, что я не причастен к этому преступлению. /или/ – Вы неправильно считаете, я скорее всего не причастен». Каков вопрос, таков и ответ. Мы уже отмечали, без твёрдых утверждений (а это уже может быть только при обвинении) тебя попросту провоцируют на конкретность и категоричность в ответах. Следствие пока только строит и обсуждает версию, оперируя предположениями и блудомыслями. С какой стати ты должен участвовать в обсуждении подобных гипотез, в групповухе толчения воды в ступе мусоров. Кроме того, даже подозрения-предположения должны иметь под собой какие-то основания. Речь идёт о доказательственной информации. Хотя и нет у органа расследования на данной стадии обязанности знакомить тебя с материалами дела, содержащими доказательства, но и запрета тоже не существует на эти действия. Подозреваемый же может настаивать, чтобы ему предъявили такие основания подозрений. Это очень полезно, хотя и сложнодостижимо. Но заманчивым поводом послужит озвученная тобой перспектива представить контрдоказательства в ответ на доказательства стороны обвинения. Что невозможно без раскрытия карт противника. Неудовлетворение же твоих требований о доступе к основаниям может расцениваться как препятствие к защите, как упущение самой стороны обвинения в своевременном и полном сборе доказательств, и как препятствие к самому допросу тоже. И кстати, ты обратил внимание: на стадии подозрений и привлечения подозреваемым уже существует сторона обвинения, хотя и самого обвинения ещё не рождено, не предъявлено и не существует обвиняемого!

…