КУРС МОЛОДОГО ОВЦА

 

Часть первая
   

 

3.4.10. О праве защищаться иными средствами и способами Подозреваемый вправе защищаться иными средствами и способами, не запрещёнными УПК. Такая правоспособность частично уже была затронута при обсуждении общего принципа «Обеспечение права на защиту» (Глава 2.10). Перед нами очередная порция зыби. Но мы отметили, что главными атрибутами предлагаемых средств и способов защиты является возможность с их помощью сопротивляться обвинению и отсутствие прямых запретов в УПК на их применение. Обратившись к уже существующим комментариям этой нормативной гарантии, всякий раз обнаруживается лишь краткое её воспроизведение без конкретизации самих средств и способов. Комментаторы промусорились и избегают обсуждать это право в практическом и сколь-либо подробном её содержании. Навязчива мысль, что такое тихушничество связано с тонкой и не ясной гранью между «дозволено» и «не дозволено», и трусостью в примерах. Их природная ссыклявость не позволяет овцам уяснить суть дополнительных возможностей, и овца попросту упускает правовые возможности для своей защиты. Само Право остаётся без реального употребления, норма оказывается нерабочей. Вспомним для начала, что Средство – этакий механизм, орудие, с помощью чего осуществляется защита; Способ – это приёмы, пути, коими достигаются цели защиты в эффективном порядке. К «иным» средствам и способам относятся вообще не упомянутые в УПК (например, обращение в квазисудебный орган – Евросуд); упомянутые в УПК в производном значении (например, вытекающие из обязанностей других участников) и вновь изобретённые тобой или другими (например, введение нормы об обязательной проверке всех свидетелей через детектор лжи). Среди известных мне «иных» средств защиты назову: обращение к Президенту РФ, Уполномоченному по правам человека, В Евросуд, в Международную комиссию по правам человека, в Общественную Палату, в Конституционный Суд, воззвание к средствам массовой информации, акции протеста (не путать с ценными бумагами - акциями), аудио-видео контроль заседаний, призывы властей к совести и справедливости, осенение нечисти крестным знамением, привлечение частных сыщиков. В пример «иных» способов защиты сошлюсь на: допрос свидетелей обвинения, использование судебной практики, заявление алиби, игра в молчанку, сокрытие улик, неисполнение незаконных требований, физическое противодействие насилию мусоров, предоставление ложной информации без ущерба для посторонних, уклонение от явки под благовидным предлогом, домогательства о разъяснении текущих и грядущих процедур. На самом деле «иных» средств и способов защиты не так много. Норма предполагает перспективу, что такой инструментарий может всплыть с законодательными новациями или прогрессом практики. При этом защитный слой нормы заранее отменяет любые ограничения для подобных изысков, предоставляют некоторую свободу выбора за рамками перечисленного в УПК. Воображение и изощрённость что-либо прикольное подскажут твоим порывам. Но, во-первых, такие средства и способы по сути могут пересекаться с уже заложенными в законах, либо окажутся из разряда «выходка». Поэтому ожидаемая мера противодействия властей от подобных защитительных фигур будет опираться на механизм «обеспечения порядка и соблюдения регламента». То есть любые не оговорённые Законом действия с твоей стороны будут оцениваться через призму поведения участника. Если будет такой вопрос поднят на обсуждение, не следует умалчивать о своей собственной оценке, что производимое с твоей стороны – это применение иных средств и способов. По собственному опыту порочному знаю, что новые средства/способы обнаруживаются нежданно-негаданно, вдруг, исходя из складывающейся правовой ситуации. Приведу пример. Все десять (максимум – тридцать) суток задержания подозреваемый находится во взвешенном состоянии, томится в ожидании развязки: либо предъявят обвинение (скорее всего) либо отпустят на все четыре (три, две, одну) стороны света (темноты, сумерек, рассвета). Будучи даже отпущен или оставлен без задержания в официальном порядке чел не перестаёт быть подозреваемым, остаётся неопределённое время в незримом хомуте. Была бы шея, а хомут найдётся. Проблема отличия формального задержания от фактического, формальных подозрений от фактических… Перечисленные в статье 91 УПК условия и обстоятельства определяют только основания для задержания. Но отсутствие этих оснований самих подозрений не снимает. Закон не внятно обрисовывает процесс возникновения участника – подозреваемого. С одной стороны указывается, что основанием задержания подозреваемого является случай, когда это лицо застигнуто при совершении преступления. То есть к моменту решения о задержании и самого задержания застигнутое лицо уже расценивается подозреваемым. Но возвращаясь к нормативному определению «подозреваемого» по части 1 ст. 46 УПК находим обратное: подозреваемый – тот, кто задержан, в том числе по основанию застигнутости при (после) совершении преступления. В этой нормативной конструкции вначале происходит задержание, а затем становление свойства «подозреваемый». Сравнивая эти две нормы, мы не находим прямого ответа, что первично: «задержание» или «участник-подозреваемый» (курица или яйцо)? Мы-то разумно понимаем, что первичен «подозреваемый», так как прежде чем задержать кого-то по факту его противоправности в башке у мусоров должны родиться подозрения против этого «кого-то», а значит, этому субъекту тут же присваивается обличье «подозреваемый». Но нам более важно само наличие нормативных противоречий. Такое разночтение позволяет в различных правовых ситуациях утягивать правовое одеяло в любую сторону, и всегда – на себя сироток, и всегда формально-обоснованно. И это – чисто мусорской приём. Тогда любой вправе рассуждать с выгодной только для себя позиции и возражать задержанию тем, что задерживать допустимо только подозреваемого, а подозреваемым на момент задержания никто не объявлен. И наоборот. Резонно считать незаконными гласные подозрения, если чел ещё не задержан, или же не решено о возбуждении против него уголовного дела, или не применена мера пресечения. В этом и есть «иное» средство/способ защиты. Аналогичные неясность и неопределённость царят в правилах о применении мер пресечения: меру пресечения допустимо применять в отношении подозреваемого, но и подозреваемым становятся в случае применения меры пресечения (смотри статьи 46.1.3, 97, 99, 100 УПК). Более того, три основания для установления, определения статуса «подозреваемый» перечислены в Законе через союз «либо». Это означает строгое разграничение и не совместимость этих трёх позиций, в отличие от формул, если бы основания давались через союзы «или» или «и». То есть Закон не приемлет одновременное использование сразу двух или трёх оснований. Выноска на обсуждение таких проблем позволяет оспаривать законность процедур, следствие и суд вводит в ступор. Они вдруг оказываются не способны разрешить противоречия за рамками сложившихся и устоявшихся стереотипов, а следом затрудняются правильно просчитать правовую ситуацию на предмет наличия нарушений и путей их устранения. При любом решении властей, их решение окажется спорным. После чего непременно обнаруживается повод для обращения к конституционному судопроизводству (средство защиты), втянуть их в обсуждение и разрешение правовых вопросов, не связанных напрямую с основными обстоятельствами доказывания по уголовному делу (способ защиты). Теперь возвращаемся к тому, что подозреваемый – это только предполагаемый нарушитель уголовного закона и только вероятный виновник торжества. Тогда все собранные против подозреваемого доказательства, на основании которых следак строит свои догадки, по существу сами считаться на то время должны предположениями. А это означает, что все добытые доказательства причастности и виновности в отношении подозреваемого являются сведениями предположительного характера. И такое свойство эти доказательства будут влачить вплоть до предъявления обвинения. Так? Но ведь одно и то же доказательство в отношении того же лица и при тех же обстоятельствах не может как гермафродит менять своё обличье по усмотрению пользователя – оно либо предположение, либо категоричное утверждение (либо баба, либо кобёл). Отсюда следует вывод об обвинительной ничтожности всех доказательств, собранных в своё время в обоснование самих подозрений против подозреваемого, включая показания его. Такими доказательствами (предположениями) неприемлемо обосновывать обвинение в ходе дальнейшего производства преследования. И если решилась необходимость обвинить и предать суду, то все доказательства причастности и вины следует собирать новым объёмом сведений об этих обстоятельствах или обновить их, возможно даже переоценив в корне. Эти условия не касаются сведений о событии преступления, которые остаются стабильны по свойствам и независимы от наличия и процессуального положения преследуемых лиц. Но органы расследования эти аспекты не учитывают, глаза закрывают на эту лабуду, и доказательства по причастности подозреваемого свободно перекочёвывают в обвинительную базу. Такими доказательствами легко обосновывают даже виновность в Приговорах, например, когда ссылаются на показания подозреваемого. И правильно поступают, так как не находят возражений этому ни от защиты, ни от суда. Впрочем, и здесь и вновь напарываемся пузом на рифы противоречий нормативного характера, уж в который раз позволяющих обвинителям толковать правила в искажённом значении. По статье 171 УПК, следак выносит постановление о привлечении в качестве обвиняемого только при наличии достаточных доказательств, дающих основание обвинять. То есть обвинительные доказательства-основания должны бы существовать в природе ещё до предъявления обвинения, но на время, когда ещё действуют подозрения. Вновь перед нами двойственный характер одних и тех же доказательств на один расчётный период времени. А такое положение, как мы уже выяснили, неприемлемо для объективного расследования, так как влечёт неоднозначность правового статуса преследуемого, процедурную кашицу. Кто-то скажет: «Демагогия всё это». Пущай выговорится. Ну, прости, громоздкие примеры привожу. Но этим хочу показать, что осмысливая всякий раз ситуации, ты не раз столкнёшься с подобными вывертами, и из их анализа обнаружишь «иные» средства и способы защиты. Как в самом последнем случае, - средство старое: изыскание и исключение недопустимых доказательств, а способ новый: опровержение законности получения этих доказательств ввиду ложного толкования и применения Закона. Всеми уже перечисленными правами и возможностями подозреваемый может пользоваться активно и широко на грани «злоупотребления». Такая активность, кроме собственно реализации правовых интересов, принуждает следака к дополнительным усердию и вниманию по делу. Зная об активности подозреваемого, он при всяком своём действии и решении будет озираться на возможные реакции со стороны защиты, станет дополнительно напряжен этим положением. Период стадии подозрений относительно краток. В это время следак и так интенсивен в проводке следственных действий и выполнением массы формальностей. Работа забирает все его силы и время, знаете ли, сроки поджимают. А тут ещё этот подозреваемый (мать его!) со своими ходатайствами и жалобами по любым поводам .… На каждое такое обращение требуются всё новые усилия, как минимум для подготовки ответов. Покой следаку не светит. На эти времена забыть ему о семье, доме, бытовухе, отдыхе, и секса лишён он будет, кроме половых отношений с материалами дела. Такие напряги могут привести к истерикам-психозам, вынуждают ошибаться и нарушать законный порядок. А этим можно воспользоваться в свою очередь, не правда ли? Вывод: завали следака работой. Если стресс, то обоюдный, если нервяк, то каждому. Пиши бумаги, даже если повода ясного не видишь, обращайся с любыми требованиями и по всяким основаниям, пусть даже они и надуманными видятся. В неограниченном числе и объёме. Побегушки, побегушки, побегушечки мои .… Тех, кто скрывается, уклоняется от участия в судопроизводстве именуют в народе «побегушниками». Почему-то наравне с теми, кто совершил побег из-под стражи. Однако существует очевидное различие. Не явиться на встречу – не одно, что слинять с неё. Побег из-под стажи является уголовно-наказуемым деянием, преступлением, за которое наказывают. Только в единственном латиноамериканском государстве такие побеги преступлениями не считаются, если они не сопряжены с насилием или другими противоправностями. В государстве том умно признаётся, что стремление к свободе естественно и нормально для любого здравого человека. Россия, симпатизируя псевдо-гуманитарным идеям, не только согласна с суждениями о наказуемости, но и практику этого доводит до абсурда. От нас с тобой искренне ждут скотской покорности и добровольных восхождений на плаху или в пыточные. Прикольно. Андрюша П. совершил дерзкий побег из ИВС. С кем не бывает? Дёру дал он потому, что опытом своим знал о беспределе мусорском, что упакуют на срок за делюгу, в которой не замешан. По ночам взломал Андрюха стену фомочкой, и был таков.… Чуть позже Андрюху изловили и вновь под замок швырнули. Но чудо случилось – его оправдали за основное преступление, из-за которого изначально под стражей оказался. Но при этом через самостоятельное обвинение в побеге осудили на реальный срок. Хотя само такое заключение под стражу являлось не законным. То есть этого парня фактически осудили за уклонение от Незаконного лишения свободы. Забавно? Побегушки же в форме уклонения от явок и участия в разбирательстве по делу собственно побегом-то и не являются, пусть даже чел и в розыск объявлен в связи с такой пассивностью и признан подозреваемым (обвиняемым). Прямого запрета на данное бездействие, неактивное противодействие УПК не содержит. В отличии от других участников, подозреваемый (обвиняемый не предупреждается об обязательстве явки (до задержания), а если предупреждение делается при применении меры пресечения, то всё равно ответственность не наступает. Не наказуемо подобное для подозреваемого. Что формально в общем-то дозволяет такую меру, как уклонение от явки, отнести к «иному» средству защиты. Да, именно защиты. Ведь мы осознаём и обнаруживаем твёрдое оправдание такому поступку: защита от произвола и беззакония (которые, быть может, только прогнозируются); защита от ограничений в собственноручном сборе доказательств; защита от пристрастий и пыток, защита родных и близких от потери кормильца и от переживаний за его судьбу в неволе; защита от несправедливого осуждения и лишения свободы. В этом есть весомый контраргумент в ответ на упрёки в трусости или несознательности дурацкой. С другой стороны, никто не обязан считать своё участие в судопроизводстве наиболее важным, долговым обязательством в жизни. Государи так считают? Ну, мало ли что желают они считать правильным для овец! У нас могут быть дела и проблемы значимые и неотложные, с отлучкой далеко и надолго, и без посвящения в планы кого-либо, включая знакомых, близких, тем более каких-то там мусорят. Так ведь и родственники наши не обязаны ни перед кем отчёт давать о нашем месте пребывания и состоянии, удовлетворять чьё-либо любопытство в личной жизни, включая такие интересы со стороны властей. Частная жизнь и свобода гражданина выше любых интересов государства. Кто нам внушил, что мы должны в ущерб своей свободе безмерно уважать чаяния беспринципных мусоров и сопереживать их должностным побуждениям? Тем более в условиях животного к нам отношения. А находясь в срочной длительной отлучке, человек может добросовестно (да к чёрту эту совесть «добрую»!) не знать о вызовах, розысках его и о своём статусе «подозреваемый». Это только Их обязанность – обеспечить наше непосредственное участие, если таковое считают необходимым. Тогда сами пусть и решают свои проблемы. Мы Им своим отсутствием в этом не мешаем. Никто ещё не отменял институт представительства перед лицом органов расследования и суда. На всё время отлучки «подозреваемого» его интересы по делу может защищать адвокат (защитник) по всем мыслимым инстанциям, как это, например, происходило по уголовным делам в отношении Б. Березовского. А связь с защитником может быть вполне эффективной и при одностороннем контакте. Через того же представителя возможно осуществлять любые процессуальные полномочия. Поверь, наблюдать процесс своей казни со стороны много приятнее, чем личное участие в той же экзекуции в роли жертвы. Впрочем, никогда не поздно явиться и отдаться полюбовно. Вот и ещё одно «иное» средство защиты всплыло – личная отстранённость и участие в форме представительства.

…