КУРС МОЛОДОГО ОВЦА

Часть вторая
   

8. 2. Допрос. Общие построения Спроси и допросишься. С помощью допроса от лица, кото-рому что-либо известно об обстоятельствах уголовного дела (в том числе об обстоятельствах его производства), получают показания. А показания – это, как ты знаешь, разновидность дока-зательств. Допросить и, значит, получить показания возможно от любого лица, которое в курсе обстоятельств, подлежащих доказыванию, и обстоятельств производства по делу. «Почти лю-бого» – так изъяснился из-за присутствия некоторых категорий сограждан, что обладают и пользуются активно свидетельским иммунитетом, не могут быть допрошены вообще или толь-ко с их согласия, или после снятия этого иммунитета через специальные процедуры. Как в случае с депутатом или судьёй, терзать которых расспросами позволено лишь с согласия их со-племенников и по решению о снятии иммунной брони. Как в случае с попами всех мастей (статья 56.3 УПК). Вся прочая шваль, включая ментов и мусоров средней руки, досаждается вопросами свободно. Само по себе существование иных отстойных категорий граждан России, как то: несовершеннолетние, душевнобольные, душевнобольные несовершеннолетние, засек-реченные доносчики – все, кто усечён в дееспособности или требует особой опёки и покрови-тельства – эти обстоятельства не исключают допросный их призыв. В отношении таких УПК установил специальный регламент, якобы, для усиленного обеспечения прав и объективности получаемых свидетельств, хотя сомнительно, чтобы эти меры прибавляли достоверности пока-заниям от, например, дуриков. Но прежде чем применить особый порядок допроса, человека ещё признать нужно невменяшкой, и, при всей очевидной для тебя и окружающих душевной расстроенности иного свидетеля обвинения, мусора будут допрашивать его всё же в обычном режиме, тупо не признавая за ним болезненных состояний и строя козни по пути установления каких-либо данных о наличии слабости ума. Известно мне множество дел, где даже наличие медицинских документов (но полученных в обход согласования с мусорами) не отводило ши-зиков и диблойдов от прямых допросов, а их показаниями крепили обвинительные приговоры. Согласись, не всегда в сундуках твоих томятся в ожидании медицинские заключения об ум-ственных ущербах или твоих или противных твоим интересам участников. Но и наличие офи-циального учёта по психушкам железным аргументом не примут. Первым условием – у мусо-ров должны появиться сомнения в психической полноценности допрашиваемого лица. И толь-ко с наличием таких сомнений (а как их привить?) мусора могут (но не обязаны!) решить об экспертной проверке. И вот ведь прихоть мусорская: никто не может принудить их к сомнени-ям, нет сил обязать их к проверке. Посчитал мусор об отсутствии сомнений – и конец базарам. Или наоборот, и сомнения явятся вдруг нежданно, и эксперты заклеймят дебилом во всех от-ношениях нормального свидетеля. С чего бы такой порыв? А потому что он свидетель защиты, важнейший свидетель, и нет других средств пасть ему закрыть или опровергнут его свидетель-ства, допустим, об алиби обвиняемого. Когда читал впервые следующие правила у меня перед глазами стояли картинки бессонных многосуточных стояний репрессантов в подвалах НКВД. Правильно говорил нам на лекциях профессор Побегайло: все правовые достижения намыты кровью людской. Крови той – реки проливанные, и где-то в потоках тех и наши с тобой эритроциты бултыхаются. Итак, допрос не может превышать 8 часов в день, а через каждые 4 часа обязателен часовой перерыв. В связи с тем, что допрос – это следственное действие, и общие правила производства сл.действий на него равно распространяются, то, следуя части 3 статьи 164 УПК, в безотлага-тельных случаях мусора вправе допрос вести и ночью – то есть с 2200 до 600, такую «безотлага-тельность» обнаружив своим усмотрением. Это позволяет время от времени возвращаться к НКВД-ешной практике, допрашивая днем и ночью, пока косточка в овце не сломается. Доста-точно редкий и узко избирательный этот приём в наши времена «удачно» совмещают с проце-дурами Опросов при участии в них оперов. Да будет тебе известно: собеседования, именуемые Опросами, не являются Допросами, и на них формально допросные часовы?е ограничения не распространяются. Вот менты и задрачивают гопоту? такими «беседами», чередуя или разбавляя ими собственно допросы. Особый эффект от таких процедур обнаружен в отношении свидете-лей, кого не обязаны снабжать защитниками, а равно в отношении тех малодушных и неиму-щих обвиняемых, по которым привлечение и участие защитника без личной инициативы са-мого обвиняемого (подозреваемого) также не обязательно, и впрячься за которых некому. Ад-вокат, будь трижды он замусорён, но воспротивиться по-сути пыточным долгим «стояниям на Калке» – за что ему-то такие муки? Соответственно этому следак изыщет средство, чтобы обойти либо отсрочить участие в допросе защитника на первых стадиях работы с подозревае-мым (обвиняемым), и участие адвоката – что касается свидетелей, а иногда и терпил. Приёмы этого нам известны: изначально занизить тяжесть преступления; привлечь псевдо-адвоката (опера!); не разъяснить или разъяснить невнятно право о приглашении защитника (адвоката); затянуть привлечение, указав затем в протоколе об отказе допрашиваемого от соучастия адво-ката и некоторые иные трюки. Довелось выслушивать: мол, чего проще – взять и отказаться от дачи показаний, – и конец допросам. Ах, курсант, что за тоска – белые пятна выводить с белых одежд правоохранки! Ну, во-первых, тот же свидетель обязан давать показания, он не вправе отказаться от их дачи, за такой бунт могут репрессировать по ст. 308 УК. Далее. Закон (как это не странно) не требует от мусоров до начала допроса выяснять у допрашиваемого о его желании и возможностях давать показания. Хотя и полагается получать предварительное согласие, но этого не делается напря-мую – подобным согласием принимается сам факт того, что допрашиваемый не выразил отказ в даче показаний или начал их давать, уже отвечая на формальные вопросы о своей личности и прочем. В-третьих, да, прямое назначение допроса – дача и получение показаний и выяснение некоторых иных «второсортных» сведений, выполнение «мелких» процедур. Мусора полага-ют, что допрос живёт самостоятельной жизнью и его существование как сл.действия жёстко не завязано на наличии или отсутствии показаний (Мухи и котлеты – врозь, ага?). Конечно, сам допрашиваемый должен быть в наличии, и целью допроса является всё же получение показа-ний. С другой стороны допрос начинается и оканчивается вне зависимости от его реализации в виде показаний, потому как показания могут и не родится вовсе, а вот, пожалуйста, протокол о сл.действии-допросе всё же составляется и им документально фиксируется, что допрос, пусть и таким образом, но случился. Более того, сведения даже по таким, внешне ущербным допросам, используются доказательствами, например, как свидетельства отказа свидетеля от дачи показа-ний или как свидетельства нежелания обвиняемого сотрудничать с обвинением; можно по та-ким «пустым» протоколам встретить и даже доводы о том, что обвиняемый своим молчанием не отрицает правоту версии обвинения(!). Всё это даёт возможность проводить допрос и в условиях недачи (недодачи) показаний и даже путём формального начала допроса волей следа-ка при прямых и заведмых отказах от дачи показаний, когда только следак решит о времени начала и окончания данного сл.действия. А таким сценарием, как ты понимаешь, допрос может длиться и без показаний сколь угодно долго, фактически перерождаясь из допроса в действо иного порядка. Если мусора на твои увещевания о необходимости прекратить данное вялоте-кущее мероприятие не откликаются, а челюсть твоя к этому времени ещё не расколота, можешь и сам над ними махнуть издёвкой. Здорово помогают громогласные распевы комсомольских песенок, типа «… и Ленин такой молодой, и юный октябрь впереди…», обсывание стен, швы-ряние предметов в осветительные приборы и прочее рассуждения о половой принадлежности присутствующих. Теперь вопрос о том, каким образом живность оказывается на допросе, как узнаёт о желании следаков допрос провести с их участием. Конечно, имеется в нашем стаде некоторое количе-ство «сознательного» элемента, кто, кроме Царствия Небесного, верует также и в то, что Госу-дарство в лице мусоров печётся об Общем порядке, и от его – овцы всепоможения во многом зависит наведение и сохранение этого порядка, и долг его гражданский прямой – содейство-вать работе Органов, верховенству Закона и всё такое… Возможно, без таких ревнителей Мир бы и рухнул, когда речь идёт о Мире, сконструированном для дичков мусорами в качестве единственно пристойного. В рамках таких «лицемерных» воззрений есть вариант, что благо-воспитанный субъект сам осознаёт необходимимым довести до правоохранки известные ему сведения о, по его мнению, важных обстоятельствах, – с тем и является в логово, изъявляя же-лание дать показания через допрос. Подобное случается не редко, как может показаться. Но, по-видимому, мусора и их Закон особо не полагаются на всеотзывчивость, с тем и натесали более универсальных правил, которые, в общем-то, не пренебрегают и явочными акциями. УПК предлагает один общеобязательный порядок привлечения к участию в следственном действии: следователь должен произвести вызов – позвать, то есть человечка нужного. А вызов такой предусмотрен только двумя способами: через администрацию места содержания (или войсковое командование) и через повестку – специальное извещение. Подозреваемого и обви-няемого, находящегося в тюряге, «вызывают» на допрос путём простого выдёргивания из хаты и приводом в кабинет следака, в том числе и силком, нисколько не считаясь с желаниями (в чём одна из прелестей удержания под стражей). О том, что состоится именно допрос, арестант такой узнает только от следака, в кабинет будучи доставлен. С вольняшками сложнее. Таких, следуя букве Закона, только повестками и можно дозываться. Повестка представляет из себя бланкерное сообщение, в котором повествуют: кто вызывает, кого вызывает, в какое время и куда именно должен явиться человек, какого ляда мусорам надо – то есть, как сл.действие намечено (допрос) и в каком качестве будет участвовать явщик. Тут же содержатся угрозы об ответственности за уклонения от явки. Повестка вручается под рас-писку самому вызываемому, а расписной этот корешок возвращается следаку. Только эти дан-ные и могут в некоторой степени подтверждать, что вызов на допрос осуществлён: повестка нашла своего адресата, вызываемый извещён и знает о требованиях явки к нему и об ответ-ственности за невыполнение. Вызов на допрос – это тебе не зазванки на праздную вечерю с портвейном и плясками, не клик на свидание с красючкой, это нам всем угрозный позыв на линч, на бал к Сатане, при-глашение на казнь (почти по Набокову) при неочевидной роли, уготованной гостю званному: зритель, жертва, палачь, консультант, член жюри…(?). с того и весь переполох и тревожное смятенье у получателя повестки нежданной и в его окружении, сродни трепету перед пред-сметной неизбежностью. Скажешь: честному человеку, правому человеку, например, потер-певшему боятся нечего? Бросьте, курсант, даже допрос потерпевшего ныне жестоким испыта-нием случиться для него, терпилы не менее презираемы мусорами уже за то, что процессуаль-ной суеты им прибавляют. Требование о явке имеет обязательный характер при известной ответственности. А так как применение мер всякой ответственности должно с правовой точки зрения быть основательны, то усилены формальности самой процедуры вызова на допрос. Предполагается, что именно че-рез такой механизм оповещения, как вручение повестки под роспись должным образом обес-печены или не обеспечены условия того, что нужный человек извещён. Какой спрос с несве-дущего? Достаточным, конечно, в некоторых случаях для обеспечения явки может оказаться опове-щение посредством телефонной, телеграфной связи, извещение через ближайший круг людей. Всё дело в личности субъекта допроса и его позиционного настроя и заинтригованности. Но что касается «ненадёжных» свидетелей, включая потенциальных или уже состоявшихся подо-зреваемых и обвиняемых, тут мусора резонно считают, что следование официальному порядку вызова на допрос не оправданно. Услугами связистов пове?стный вызов подозреваемого, кто «чувствует за собой» горькое или не уповает на справедливость, – такой вызов, 50 на 50, сра-ботает пугачём, а овца знамо смотает копыта и ляжет брюхом на грунт до прояснения обста-новки. При малейших прогнозах такого исхода у мусоров на вооружении приём так называе-мого «добровольно-принудительного» порядка (До чего же ловок русский человек на обозна-чение явлений!). Вручат опера повестку лично и тут же под узцы уводят в мусарню; вырывают овцу нежданчиком из любой среды нахождения и под любым посторонним предлогом достав-ляют в кабинеты, где повестка та и вручается; заявятся экипажем к месту осёдлости – там и по-вестку вручат и допросят неотложно; и подобные изыски, когда люд с кроватей поднимают, с поездов снимают и подсаживаются к ним в кинозалах. Задержанием оформят эти домогатель-ства, только если заартачится свидетель вдруг. Но обычно, пользуясь правовой неискушённо-стью, замешательством да ссыклявостью, уже и допросить успевают. А станет та овца позже вякать о насилиях и принуждениях, мусора ответят: врёт, оно само явилось, ну на-крайняк, во-все отрекутся от допросных событий. Положа руку на сердце, а зубы на полку, можно кивнуть: нет гарантий, что всякая повестка адресата своего настигнет в срок, и это, действительно, – проблема для легашей. Мало того, что человек неусидчив, склонен к бродяжничеству и за каждым бегать – обувки не напасёшся, так некоторые фраера откровенно уворачиваются от оповещений. Плебсу поводки приспусти-ли, так оные ныне вольно меняют адреса и клички, не отзываются на свист, глупостями отго-вариваются. Попробуй-ка такую сволочь к ответственности призвать, парируют полной не-осведомлённостью. Что телефон? – а мало ли кто балует; не он ответ держал или не было вовсе никаких звоночков – не проверишь; повестку не получал и не его это подпись в квитке, а заяв-ленный получатель, хоть мамка, хоть свёкр – те промолчали по забывчивости; в отлучке или отключке долго находился, застигнут был в пути стихией; являлся, да, а мент на вахте прогнал прочь… Наличие исключительных обстоятельств, реально препятствующих своевременному прибы-тию к месту вызова признаётся достойным основанием неявки ещё со времён династии Мин . К таким обстоятельствам традиционно относятся тяжёлые заболевания, нахождение на значи-тельном удалении при невозможности своими силами и срочно эту дистанцию одолеть, край-няя нужда в уходе за требующим внимания другим человеком (дитя, больная или престарелая родня…) и, конечно, всякий форс-мажор, типа природная аномалия или катастрофа . У всех на слуху современные мизансцены, когда какая-нибудь ожиревшая крыса-чиновник чинно и здраво почивает на лавровом листе, но едва в его гнездовище от мусоров поступит вызов до-просный, тут же у него обнаруживаются клинические болячки, крайние формы недомогания, препятствующие явке. Врачебные договорняки не перепроверяются, диагнозы сто?ят не дороже турпоездки на Колыму. А по заключениям коновалов, тот чинуша едва ли не присмерти – на чём только до этих пор жизнь его теплилась(?). Наличие повестки важно ещё и как основание для отрыва от места работы (службы), учёбы и отлучки со всех иных обязательных мероприятий, включая супружеские долговые, так как позволяют без последствий временно оставлять такие занятия. Ведаю, кое-кто даже злоупо-требляет повестками, как больничными листами с целью, например, отлынивания от труда или службы. Работодателю одного моего знакомца и в голову не приходила мысль перепроверить участившиеся вызовы не только к следакам, прокурорам и в суд, но и призыв почти на месяц кряду в качестве присяжного. А тому аферюге совсем не сложно было штамповать вызывные фальшивки. Но это так… к слову. Ещё одной «исключительностью» для неявки в мусарню является одновременный вызов в иную мусарню. Логично считать, что в условиях конфликта двух равных по обязательной силе --------------------------- Для справки: именно в эпоху правления этой клики изобретены «мины» – кумулятивные зарядные устройства для подрыва доверия. Не путать с котострофой – особым сочетанием строк в стихах про котов. -----------------------вызовов предпочтение должно отдаваться иерархически более властному органу. А что, если зазывалы по статусу равны, например, тут следак и там – следак; здесь суд и тот – судебный орган. Тогда выбор за вызываемым. Однако мы можем наблюдать негласные прерогативы за органами уголовного расследования, когда, например, достойным объяснением причин неявки даже (!) в заседание Верховного Суда РФ (не говоря уже о всяких вшивых арбитражках и нало-говках) будет принято хотя бы и устное (!) заявление о вызове и участии в это же время в след-ственном действии какого-либо Кислодрыщинского СО (Следственного отдела). Правило повестки действует только по отношению к свидетелям и потерпевшим. Подозре-ваемые и обвиняемые, наряду с экспертами и специалистами, как бы оставлены за боротом та-кого же порядка оповещения. Это наводит на подозрения, что мусора предрасположены счи-тать спецов своими сателлитами, для коих требовательный тон о явлениях неуместен, их ве-домственный Закон явочные обязанности содержит, ну а нахождение подозреваемых, тем паче обвиняемых на вольных выпасах – это осознаётся редким исключением из заведомого общего условия их подстражного состояния. Соответственно, заключённым, как и мертвецам или небожителям, повестки не потребны. Однако, следуя Кодексу, вызов через повестку обязателен и в обращении с арестантами, и каждый из них вправе придерживаться позиции: нет повестки – нет и вызова > явка не обязательна > неявка безответственна. При этом и по отношению к арестантам сохраняется гарантия, что извещение должно быть заблаговременным, как мини-мум за 4 часа, а лучше – за сутки. Естественно, что не канает вариант, когда тебя за шкварни доставляют в кабинет следака, и только там перед допросам всучивают повестку: нате, распи-шитесь. Тем более что даже и такое считается излишеством. Хорошо, явился ты пред пёсьи очи… Любое общение начинается со знакомства. А по такой общухе, как допрос сам Б. велел знать собеседникам друг дружку теснее, удостовериться в пер-сональном соответствии аудиентов. Первыми по праву хозяйки и инициативной стороны по-сиделок раскланиваются мусора. Они должны назваться поимённо и сообщить данные о своём должностном положении. Если у «гостя» возникнут сомнения по устным представлениям, он вправе требовать, чтоб засветили ксивы. Соответственно отсутствие документальных свиде-тельств позволяет прекратить общение с не удостоверенной личностью – сомнения, видите ли не развеяны. Представление со стороны следователя сопровождается последовательным указа-нием о цели и основаниях встречи (по какому поводу собрание), несмотря на возможное ука-зание этого же, например, в повестке. После чего следует представление всех иных участников данного сходняка от стороны обвинения (уголовного преследования). Как принято, эти участ-ники не сами представляются, а это делает за них следак. Но и по отношению к таким соучаст-никам ты вправе требовать документальных подтверждений, как личностного, так и статусно-го положения в рамках данного дела участия. Знакомство предполагает обоюдность. Следак должен выяснить минимальный набор персо-нальных данных о личности допрашиваемого, чтобы знать: кто перед ним; тот ли явился, кто востребован был имк прибытию и участию; каким образом в дальнейшем связь поддерживать; имеются ли какие-либо ограничения процессуального свойства по допрашиваемому субъекту или особенности работы с ним (несовершеннолетие, иммунитет, здоровье…). Тем более требу-ется удостовериться в личности допрашиваемого, когда им должен быть конкретный чел, чьи конституционные права и свободы существенно затрагиваются и от участия которого зависим ход и судьба уголовного дела и уголовного преследования по предположенным версиям при-частности и виновности. Любой человек, даже такие ничтожества, как мы с тобой, – это в первую голову определён-ная (не нами определённая) личность с набором индивидуальных, только ей свойственных ка-честв выделки из толпы. Вот эту личину в условиях судоскотства необходимо идентифициро-вать несомненно. И не только со слов самого этого лица, довольствуясь зримым образом, но и по документальным свидетельствам в признаваемом достаточным объёме признаков, удосто-веряющих личность. (Поэтому-то некоторые из таких документальных свидетельств и зовутся – Удостоверения). Должной совокупности такого рода данных о человеке в распоряжении сле-дака может и не оказаться, а некоторые допрашиваемые склонны врать или отмалчиваться о себе. Отсюда случаи, когда по некоторым делишкам допрошенными, в том числе в качестве обвиняемого проходили «гражданин, назвавшийся Сергеем Нехто» и «неустановленная лич-ность с присвоенным ей условным именем «Владимир». В других производствах фигурирова-ли такие самозванцы (как правило, из свидетельского корпуса), что в дальнейшем людей с та-кими ФИО обнаружить среди сограждан не удавалось. А даже и наличие удостоверительных документов не гарантировало соответствие – представленные ксивы оказались «леваком». Ой, помню прикол, когда обвинён и осужден был некто, назвавшийся изначально Ю. и под такой Ю-юшкой проплывший сквозь все передряги, но при дальнейших разборках оказалось, что этот человек намеренно выдал себя за Ю., этим Ю. не являясь, но подставляясь за того и, соот-ветственно – не имея отношения к преступлению, за которое был осуждён. И не такое учудят в племени цыган и прочих бродячих чукчей, где имеют по несколько паспортов с разными дан-ными на рыло или вовсе живут без имени, без флагов. Перечень личностных данных ограничений не имеет, и минимальный их комплект нам вживляют с малолетства. «Мальчик, а как тебя звать? – Вася. – А где ты живёшь? – Вон за тем делевом. – А какая у тебя группа крови? – Тлетья, лесус полосытельный. – А какое у твоей ба-бушки ружьё дома? – Посол. – Я, мальчик, милиционер, а не посол… – Посол говолю в зопу, дядька дулной…». Различные госструктуры выясняют им потребный объём таких сведений, но и частные знакомства предполагают хотя бы имя своё назвать. Общие нормы по статьям 190.1 и 166.3 УПК при допросах предлагают к выяснению фамилию, имя, отчество, а в необ-ходимых случаях адрес и другие данные о личности. Последнее – «другие данные» – минималку не определяют. Более подробный девятипунктный перечень таких данных установлен в отно-шении допроса обвиняемого (ст. 174.2 УПК). Так и здесь наличием условия об «иные сведения, имеющие значение для уголовного дела», потолок не обозначен. «Иные данные» могут пони-маться, а зачастую и понимаются мусорами по примеру с Васей как «любые, какие угодно», и мусора под этим зонтом выясняют, например, твой рост, с кем трахался в последнее время, ка-кую марку курева или бухла предпочитаешь, находясь за рулём этого авто и т. д. Что ж, с одной стороны и такие данные в некоторой степени характеризуют личность. А с другой стороны подлезть, так с такими выяснениями можно уйти слишком далеко, если нет оградок – столь да-леко, что, в отрыве от процесса собственно получения показаний, отдельные обстоятельства дела будут показаны. Почесав в раздумье репу, допрашиваемый вдруг смекнёт, что и любые другие данные о его личности – они также в какой-то мере раскрывают обстоятельства дела (обвинения). Вот даже оглашённые им фамилия с именем-отчеством в дальнейшем фигуриру-ют обстоятельством субъективной стороны преступления (личностных данных о преступнике), когда в описательной части обвинения указывается: Петров В. С., находясь там-то совершил то-то. Значит и эту информацию, что сродни показаниям о себе, ему предлагается представить значимыми сведениями доказательственного толка. Прекратив репу чесать, допрашиваемый тогда отказывается представлять данные о себе, вспомнив о своём праве отказаться «показы-вать против себя», тем более до процессу дачи самих показаний, тем более до получения долж-ных всех разъяснений. Одно из условий допустимости – соблюдение порядка получения показаний по правилам о предварительных в адрес допрашиваемого разъяснениях, предупреждениях и получении с него согласия на дачу показаний. Все сведения от допрашиваемого при этих, предваряющих допрос, процедурах не являются показаниями. В связи с этим мы телегу свою поставим поперёд кобы-лы и прокатимся к нюансам судебного производства (о чём подробный дискус состоится толь-ко в третьей части книжки). Стадия судебного следствия общим порядком своим также пред-полагает производство допросов и получение показаний. Там эти процедуры также оговорены совокупностью условий, равными что и для предварительного расследования. Но есть и спе-цифические примочки. В частности, статьёй 278.2 УПК предписано перед допросом выяснять у допрашиваемого его отношение к другим участникам производства – свидетелям, потер-певшим обвиняемым. Следственных мусоров к таким именно выяснениям Закон не принужда-ет, но, превозмогая постулат «нет обязанности – не делаю» следаки ухватились за эту палку; по наущению руководства это стало негласной обязанностью в связи с действительной нуждой. Однако же, имея благое назначение, и как это в нашем отечестве нередко случается, смысл правовых начинаний исказили, отчего реализуются они, в том числе и в судах, дурным обра-зом. Заметь, отношение к кому-либо не сродни отношению с кем-либо. Второе определяет нали-чие или отсутствие неких межличностных связок на фоне родства, товарищества, знакомства; сексуальной, трудовой или другой какой сложившейся формы близости и сопричасности судеб людей. Хотя и эти обстоятельства также могут быть важны для определения и оценки наличия и свойств коммуникаций между индивидуумами, однако же не они поставлены на кон. В кон-тексте «отношение к…» мусора обременены категоричным выяснением не межличностных уз, но установлением у участников качественных житейских восприятий и зависимостей духов-ного плана в рамках симпатий-антипатий, дружественности, вражды, неприязни, сочувствия, зависимости, безразличия и других чувственных характеристик соотносимости людей. А через это есть нацеленность выявить такие важные факторы, как предвзятость или предубедитель-ность в отношениях, что, в свою очередь явится критерием оценки показаний на объектив-ность и позволит зародиться или развеяться сомнениям в достоверности. То есть предметом «отношения к…» является в итоге заблаговременное выяснение способности показывающего говорить правду не в силу правильности его знаний и здоровья, но с учётом чувственных осо-бенностей сложившихся отношений. Принимаем за обязанность процедуру выяснений «отношение к…» именно тем же поряд-ком, как в судебном следствии. Следакам надлежит получить от допрашиваемого сведения о его взаимоотношениях с другими участниками прежде всех разъяснений в его адрес и прежде получения от него согласия на дачу показаний. При таком подходе и при том, что эти сведения могут иметь отношение к обстоятельствам дела, и что они могли быть получены и в ходе соб-ственно допроса, данные свидетельства лишены самостоятельного доказательственного значе-ния, следовательно, они не могут использоваться в качестве доказательств. А вот практика, и не устану повторять – по прямому попустительству Защиты, – демонстри-рует широкое применение такой информации в доказывании. И по следующему примеру ты поймёшь, какими соображениями продиктованы пусть и кривые, но перенятия правил о тех выяснениях. И я был наивной овцой, и я смотрел на мир через розовое очко, и когда «плохие» следаки да опера нахлубучили меня обвинением о совершении убийства пистолетным пострелом, добро-совестно полагал, что посредством косвенных улик уровня досужей брехни такое обвинение будет несомненно опрокинуто «справедливым» судом. В судебном следствии одним из доказа-тельств выставляют показания свидетеля К., где тот откровенно завирает: примерно в то же время я обращался к нему с просьбой о приобретении пистолета, затем сообщил, что пистолет добыл, теперь бы мне патронов к нему сыскать; в другой беседе я, якобы, исповедался о кон-фликте с потерпевшем на денежной почве и желании расправиться с ним. Что я мог противо-поставить этим свидетельствам, кроме простого отрицания «нет, не было таких разговоров»? Я заявил об оговоре, и, хотя мне не были известны истинные причины, достоверность этих сви-детельств поставил под сомнение указанием о наличии неприязни ко мне из-за ревности к соб-ственной жёнке (были отношения), чувства мести из его убеждений о моей сопричастности к убийству человека, который свидетелю близок был. Ещё Цицерон ещё предупреждал, что «нельзя полагаться на показания озлобленного свидетеля». И что же? Тут же прокурор просит огласить мои показания по протоколу предварительного следствия как раз в части имевшихся там указаний: на вопрос о моих отношениях с К. я сообщал, что отношения «нормальные», мы знакомы, можно сказать приятели. С помощью именно этих «показаний» и были опровергнуты мои заявления, показания свидетеля приняты достоверностью, и, в том числе ссылками на та-ковые меня отправили в Зазаборье. Это позже, очухавшись, я проникся всем сволочизмом су-доскотства. То, что суд допустил к огласке в порядке «устранения противоречий» сведения, которые показаниями не являлись – то пол беды. Когда я прокручивал хронику событий назад, вот тогда и просёк, как жестоко меня надули: следак вопросы об отношениях задавал до допро-са, когда совершенно непонятно ещё было в чём заключается собственно обвинение, какие до-казательства этому имеются и какова позиция, в частности и данного свидетеля. Не зная по-дробностей уже длившейся долгой травли, с чего бы мне было распространятся о частных, ка-залось бы мелочных проблемах взаимоотношений. Во-первых, это никого не должно е..ать, даже мусоров, а во-вторых, совершенно не хотелось лишним словом навлечь на кого-нибудь подозрения и породить несправедливость. Пожалуй, я был в крайнем меньшинстве, кто так рассуждал – остальные обливали друг друга грязью обильно и не стесняясь, лишь бы отвлечь от себя внимание правоохранки. Итак, мы выяснили: любые предварительные сведения, хотя они и получены в ходе допроса, допустимыми доказательствами не являются, поэтому их можно отшивать из процесса доказы-вания. Не будучи твёрдо уверен в качестве отношений, нехрен вообще о них категорично вы-сказываться, можно и отказаться обсуждать эту тему или с долей осмотрительности уклончи-вую, предположительную давать оценку. В любом случае, твоя оценка – это только твоё субъ-ективное мнение об отношениях, которая не имеет обоюдности – истинное отношение других к тебе ты не можешь знать; твоё чувственное восприятие не определяет обоюдности. А параллельным курсом – знаешь повадки зверя, можешь и сам пользовать его гадкие приём-чики по принципу взаимности, набавляя устойчивости тебе полезным сведениям. Это один из тех случаев, когда жертва с затравщиком рокируются. На овца и зверь бежит. Пример контр-приёма. Существует свидетель защиты, чьи показания драгоценны и единствен-ны в своём роде, едва ли не алиби создают. Ты можешь составить прогноз, что если следак не способен изыскать серьёзных доказательств обратного, – а такое положение станет понятно ему уже из содержания предварительного опроса свидетеля об известных и предлагаемых сви-детелем к протоколированию фактов, – то следачок загодя ковш свой запустит в «грязное бе-льё». Перво-наперво он удариться в выяснение отношения свидетеля к тебе (с тобой), акцен-тируя внимание на наличие оттенков приязней и положительной корреляции чувств. Заполу-чив такой «компромат», знаем, дальше такой ветошью обвинитель будет бороду судье натирать – поставит под сомнение достоверность показаний свидетеля, а одиозный судья с удовольстви-ем возопит о недоверии. Их аргументы обкатаны: свидетель является другом, сватом, сослу-живцем, компаньоном и прочим коалиционщиком, стремиться с помощью таких вот показаний облегчить судьбу подсудимого, движим нездоровым чувством сопереживания к его незавид-ной участи или кровным долгом отгораживая того от заслуженных воздаяний, и прочие хму-рые бровки, лохматые бородавки да изумрудные козявки. В свете этих перспектив свидетеля должно предупредить о каверзах и из наставлений он может узнать, что предпочтительны уклончивые ответы, типа «затрудняюсь высказаться по данному поводу», не плох вариант кроткого выражения отрицательных чувств или указания о неопределённом характере взаимо-отношений – отношения не настолько тесны, чтобы однозначно определить их характер. Лю-бое из этого не позволит опорочит сведения за счёт духовных близостей. Допустимы и резко отрицательные выпады в адрес обвиняемого. Но, поливая товарища дерьмом важно не пере-усердствовать, а делать это с нежностью и заботой, как орошал бы компостом любимый кактус. И тогда ты можешь сам тыкать в те высказывания, аргументируя ими полную незаинтересо-ванность свидетеля в намеренных спасах, напротив – имел бы он возможность, то нахезал бы в душу. Вопрос: явятся ли те заявления лжесвидетельством? Бздынь, моя радость – конечно, нет: све-дения формально показаниями не являются, обстоятельств совершённого деяния не касаются, являются субъективным восприятием вольномыслия, в которой не откажешь, но которая по сути не поддаётся перепроверке, латентна сама по себе и не отображается материально или по-ведением. Особенно «опасны» в данном контексте свидетели-родня. Вот почему мусора от такой кате-гории выясняют «отношение с…». Они полагают достаточным для опоро?чки свидетельств за-щиты получить с их помощью и затем ссылаться на кровную, семейную связь, заведомо пола-гаемую остро предвзятым обстоятельством. Что ж, сколь диким не покажется, а не считаю за-зорным в такой обстановке, если мать предварительным словом «отвернётся» от сына: пусть он и кровь моя от крови, но если преступил закон, следует наказать строго; позор на мою семью не ляжет; других себе сынов нарожаю. В такой чешуе любая псина захлебнётся. Избегают ли должных выяснений, путают ли рамсы, но подмена «отношения к…» на «от-ношение с…» – это само по себе нарушение нормы (порядка), о чём при случае поспеши за-явить. Вместе с тем, возможным представиться, и сам попотчуй свидетелей теми же вопроса-ми. Так, ты можешь выяснять у терпилы его отношение к твоей персоне, а у свидетелей обви-нения – их отношение к (с) потерпевшим. Если ответы об этом получены будут в ходе допроса, то явятся показаниями. Вот ведь прелесть: потерпевший скажет о ненависти к тебе, а свидетели подтвердят о дружбе и сопереживании к потерпевшему – пожалуйста – те же самые обстоя-тельства прямой или косвенной заинтересованности, а, значит, повод есть сомневаться в до-стоверности показаний. Есть в Статье 6 Евроконвенции лакомка-норма: обвиняемый вправе давать отвод свидете-лям обвинения. Гарантия этого не нашла равного закрепления в УПК, но подлежит прямому применению в порядке российского судоскотства. Смотри-ка: именно отводить свидетелей, а не их показания, хотя второе следут безусловно за первым. Это означает твоё право ставить под сомнение объективность самих свидетелей как источников, ввиду наличия при них обсто-ятельств, которые препятствуют, способны препятствовать этим свидетелям представлять до-стоверные свидетельства. При этом свидетелями, по смыслу конвенционных положений, яв-ляются не УПК-ашные статусные «свидетели», а любые свидетельствующие лица – и обвиняе-мые и потерпевшие, в том числе. В порядке применения этой нормы от тебя требуется огласить причины, по которым свидетели обвинения не заслуживают доверия. Значимость имеют фак-тические обстоятельства, которые навлекли или способны навлечь предвзятость или предубе-дительность на свидетельствующее лицо. Данные об этом выясняются путём как раз и уста-новления негативности в характере сложившихся отношений. И если свидетель указывает против тебя, отвод ему может опираться на информацию, подтверждающую отрицательный настрой свидетеля к твоей личности. Не обязательно, чтобы такие отношения были взаимны. Та информация должна позволять строить логично выверенные предположения, а лучше – ка-тегорично детерминировать наличие таких отрицательных побуждений у свидетеля, как например, ненависть, желания отомстить или вредительских побуждений, стремление ухуд-шить твою участь любым образом, в том числе и через ущемления уголовно-принудительного порядка. А выяснение признаков необъективности свидетеля (потерпевшего, сообвиняемого) может быть в той или иной степени эффекта осуществляться через вопросы, направленные на разоблачение межличностных отношений. Несмотря на то, что по смыслу «выяснительных» положений процедурность этого отнесена как бы к ведению следака (судьи), нет прямых пре-пятствий, чтобы вопросы об отношении свидетеля к тебе, об его отношении к другим участни-кам мог ставить и ты. Вправе опрос вести по этому поводу и иные участники допроса. Вопро-сы допустимы как перед, так и в ходе допроса, прямо «в лоб» или исподтишка. Завуалирован-ный подход более позволяет докопаться до искомого, в то время как на прямые вопросы до-биться правды или однозначности сложно. Это называется «развод» свидетеля, когда к глав-ному приходят через частности и ловят на противоречиях. Допрос… как много в этом пуке для перца курского слилось… Сашу Курского обвиняют в же-стоком изнасиловании потерпевшей М. С кем не бывает… Подружка потерпевшей – свидетель С. – дружбу водила и с тобой ранее, и вообще, до всех этих событий, перешедших в обвинения у вас была общая тусовка. Но нынешней порой свидетельница та к тебе объективно настроена на враждебный лад, она сочувствует потерпевшей. На допросе этот свидетель заявила, кроме прочего, что к тебе отношение у неё «нормальное», из чего позволен вывод об отсутствии у свидетеля оснований для оговора обвиняемого, об отсутствии склонений внутреннего порядка к этому. При этом её показания об обстоятельствах дела указывают тебе на признаки тенден-циозности, что в немалой степени сказалось на описании событий в сторону «сгущения кра-сок» и приведения ложных данных, в поддержку версии потерпевшей. Тогда свидетеля следует помучит вопросами: Какое у вас отношение к потерпевшей? – Хорошее, – мы друзья с детства. – А к обвиняемому? – Тоже хорошее. – И после того, как его обвинили в изнасиловании вашей подруги, вы настаиваете на хороших отношениях? – Ну, в общем, да. – А вашей подруге – по-терпевшей М. известно о вашем, как вы выразились «хорошем» отношении к обвиняемому? – Думаю, она знает. – И в такой ситуации у вас сохраняются дружеские с ней отношения? – Э-э-э… Я не берусь утверждать, что в порядке таких выяснений всякий свидетель изменит свою по-зицию и не продолжит глупых заверений в доброхотстве. Напротив, многие, урюхавшись в противоречия, впадают в упрямство. Но слушателю и оценщику – а ты сейчас отрабатывал на него – картина неестественности отношений и выводы о состоянии отношений, о позиционно-сти свидетеля должны быть очевидны. В такой раскладке ты вправе утверждать о лживости свидетеля, так как, объективно, при остром конфликте двух сторон кто-то третий не может со-относится с ними же не только с искренней равной дружественностью, но даже остаться нейтральной «щвейцаркой».Друг моего друга – мне враг. А какое может быть отношение потерпевшей к обвиняемому в, допустим, разбойном убий-стве её сына или другой близкой родни? Давай прикинем варианты: безразличие?, уважение?, может быть жалость или симпатия??? Что за вздор! Ни один здравомыслящий чел не примет таких и подобных вариаций даже гипотетически. Если этот терпила солидарен с мусорами от-носительно события и причастности данного обвиняемого – только незамаскированная нена-висть, отвращение, жажда расправы. К чёрту все религиозные транквилизаторы и чушь от мо-ралистов всех иных мастей, к дьяволу воспитание и мнение социума – только гнев и чеченская вендетта в сердцах. Очевидность присутствия только таких чувств и отношения не замасты-рить словом обратного. Соответственно, в условиях обвинений по кровавым, калечащим или лично уничижительным деяниям любые положительные или «затрудняюсь сказать» отзывы со стороны потерпевших о «виновном» являются фальшью. Мусора всё понимают и вопросы об отношениях пробегают поверхностно и в русле получе-ния сведений для себя годных «на всякий случай». Полезешь копаться в этом сам, следак и да-лее судья, конечно, попытаются тебе пасть заткнуть – просекут, куда тебя, падлу, несёт. Но вряд ли предсказуемо для них, что ты станешь конвенционной гарантией перед их рожами размахивать – заявлять отвод свидетелям обвинения. Между тем, заявляя сей отвод свидетелю ты не должен рассчитывать на выдворение его из числа участников, как это свойственно общему порядку отвода по Главе 9 УПК. Да это и не-возможно – лишить сторону доказательственного источника, наравне исключению из рассмот-рения самих доказательств. Юридическая смерть (в отличии от физической) в отношении ис-точников не достижима. Данным отводом ты едва лишь выражаешь недоверие свидетелю (терпиле, сообвиняемому) ввиду его склонности к искажению фактов и обстоятельств. Твои минимальные задача и цель – обострить внимание финишных оценщиков (следак, судья) на само наличие обвинительной тенденциозности у свидетеля, породить сомнения в нём, как ис-точнике сведений, побудить с большей осторожностью относиться к его свидетельствам, к оглядкам на заявленные в отводе обстоятельства предвзятости и предубеждения. Максималь-ным целиком является объявление полученных от такого свидетеля сведений недостоверными, вплоть до признаков недопустимости, с перспективой их исключения из рассмотрения и учёт-ных регистров. К сожалению, в отсутствие национального нормирования и «живых» примеров из практики механизм заявления и реализации отводов свидетелям не поддаётся развёрнутому и однозначному описанию. Но мы к этой теме ещё вернёмся, дай время глото?к. Исходя из прямого понимания норм выяснение согласия грядущего допрашиваемого на дачу им показаний является также обязательной процедурой. И как уже отмечено в пункте 2.5. пер-вой Части, согласие подлежит выражению в буквальном смысле и однозначной форме «согла-сен» или «не согласен», а не подменяться другими, пусть и близкими по значению. Цепкий нормоед отметит некое противоречие: странно, нафига получать согласие от свидетеля, кото-рый обязан давать показания по-любасу и может быть наказан за отказ – то есть несогласие? Нет здесь противоречий. Необходимость согласности распростёрта и на безиммунных свидете-лей, объяснима целью – установить волевую предрасположенность свидетеля превентивным порядком – чтобы далее уже осмысленно доводить положения Закона об ответственности. В отношении таких свидетелей согласие их не имеет значение и допрос будет начат безусловно. Но одновременно и свидетель будет знать о возможности не согласиться давать показания, бу-дет способен не давать показания не отказываясь от их дачи, а не соглашаясь их всё же давать. Чуешь разницу? Тем более, что истребование согласия является предтечей следующей процеду-ры – разъяснению доказательственного значении показаний. И об этом мы достаточно посуда-чили в том же разделе. Лишь после предварительных ласк наступает черёд собственно допроса. Раз цель допроса – получение и закрепление показаний – доказательств по обстоятельствам уголовного дела, то и обсуждаемые, выясняемые вопросы могут касаться и существа обстоятельств уг.дела – то есть производства по этому делу, а не только обстоятельств преступных событий (см. статьи 78.2, 79 УПК). Лишь в отношении обвиняемого эти рамки изменены условием: от него требуется согласие дать показания по существу предъявленного обвинения (ст. 173.2 УПК). Это иногда толкуется и так, что для дачи обвиняемым показаний по иным «существам», согласие от него не требуется (!). Круг обстоятельств уголовного дела кратно шире чем обстоятельств преступления. Вторые – составная часть обстоятельств уголовного дела. Значит, и перечень возможных вопросов к потерпевшему и свидетелям может касаться очень многих обстоятельств, выходящих за рамки и преступных событий и обвинения. Тогда в сферу выяснений, например, могут попасть ха-рактеризующие данные о всяком субъекте, кто каким-либо боком сопричастен производству по делу или подвязан на отношениях с кем-либо из участников при любом временном отступе от расследуемых событий. Равная правомерность и у вопросов об обстоятельствах проведения ка-кого-либо сл.действия с участием допрашиваемого или имеющего информацию другого пря-моходящего источника. Единственная межа – относимость обсуждаемых обстоятельств с про-изводством по уголовному делу и (или) расследуемым предположительно преступным деянием. На время текущего допроса ещё не все обстоятельства дела (преступления, обвинения) могут быть известны по их относимости. И если вдруг в дальнейшем выяснится, что отдельные из полученных свидетельств не актуальны, они подлежат исключению из рассмотрения именно как неотносимые. И хотя в нормативе прямо не говорится, с каким именно уголовным делом пуповины связь, и в порядке профанации мусора запиливают жало в другие дела с ярлыками «уголовное», конечно, речь идёт о текущем, расследуемым данным производством уголовном деле. Может статься, если к «твоему» уголовному делу приобщены в качестве доказательств, допустим, Заключение эксперта или Акт контроля переговоров, истребованные из материалов другого дела, а далее следователь (суд) тянут на допрос в качестве свидетелей эксперта или мента, издавших те Заключения и Акт, то здесь значима не столько относимость вопросов к этим свидетелям сугубо по обстоятельствам ими осуществлённых экспертизы и прослушки, как тот факт, что сами эти обстоятельства не имеют отношения к производству по данному де-лу. Так и есть – произведены эти действия в рамках других уголовных дел и обстоятельства эти не относятся к нынешнему. Что-либо выясняя и проверяя по тем действиям следак подспудно касается вопросов законности производств, вне зоны действующих для него полномочий и компетенции. Проведением допроса руководит следак, ему и флягу в руки по определению направленно-сти вопросов. И именно он несёт обязанность тематической выдержки обсуждаемых вопросов в лоне существа обвинения – при допросе обвиняемого, и обстоятельств уголовного дела – при домогательствах ко всем иным допрашиваемым. Но и вызванные «на ковёр» не лишены права вмешаться в процесс формулирования вопросов-ответов в целях добычи доков и обеспечения относимости. Здесь не кабинет стоматолога, а они зубы скалят – обвиняемый и защитник взя-лись корректировать ход допроса возражениями и замечаниями, разумно полагая, что требуе-мая следаком информация прёт через край обстоятельств дела и обвинения. А то наперекор усмотрению следака настаивают на включении некоторых свидетельств в общий ландшафт показаний, как имеющих значение для установления обстоятельств. Оценочные мнения до-прашиваемого лица и следака по вопросам относимости тех или иных сведений к существу дела (обвинения) могут не совпадать, но малодушное потакание лишь суждениям мусоров обернуться может поперечной косточкой горловой. Не вздумай, курсант, играть с правосудием в кости, тем более заигрывать с ним. Сегодня свидетель сообщил на допросе некую важность, следак отмахнулся от этих свидетельств, ввиду их неотносимости к делу, и не включил их в протокол, и слов тех – как не бывало. Затем свидетель ту же информацию выносит на суд, а судья ему: Почему, дорогой товарищь, на следствии не сообщали об этом? – Как же, сообщал, ваша честь, да следователь не стал пропечатывать за пустяшностью. – Ну не знаю-не знаю, вот и замечаний или дополнений по этому поводу не обнаруживается; а не спросить ли нам у сле-дователя. Вызовут следователя и он, положа руку на сердце, отрицать станет доводы свидетеля с тем, что «о чём свидетель пожелал информировать, что спрашивал сам от него – всё как есть фиксации подверг без изъятий и правки всякой, а полнота и точность им сказанного, гляньте-ка, подписями удостоверены». Здесь и повод судье считать те «некие важности» измышлением и недостоверностью злорадной. Соответственно, свидетельства оставят без учёта, хотя они су-щественно влияли бы на ход доказывания и окончательные выводы. Следака не только можно, но и нужно контролировать со всей жёсткостью, вплоть до выши-бания табуретов из под него. В любом деле и, конечно, в своём ты обнаружишь протоколец допросный какого-нибудь свидетеля, который по жизни из тех низин, где словарный запас в 50 слов, а интеллект на уровне корнеплодов и ботвы. Вчитаешься в показания такого свидетеля: «По существу обстоятельств уголовного дела могу показать следующее…», и далее этот крен-дель подробно, сочно, одним рассказом и логично описывает череду событий. И все от него информация выдержана в рамках относимости к делу, и никаких вопросов от следователя ни по одному предложению. Получается так, что это хмырь из подворотни сам догадался или знал наверняка, что это за «обстоятельства» какого такого «уголовного дела», которые от него тре-буются к выяснению сейчас, и вот он излагает искомое в ёлочку, достойной полнотой, да ещё с применением профильной терминологии. Кинешь при случае подходящем вопрос такому сви-детелю: что такое, упомянутые вами «существенные обстоятельства уголовного дела» – языком увязнет в попе, не добьёшься ты от него вразумительных пояснений и определителей им же сказанного, не повторит он даже части слов своих, хотя ранее он свободно жонглировал теми же понятиями. Очевидно: чтобы выступить достойным информатором «по существу обстоятельств уголов-ного дела», свидетель должен быть прежде посвящён в эти существенные аспекты и конкрети-ку обстоятельств, по которым спрос ему учинили; он должен бы ясно различать границы тех интересов сторон или ближним горизонтом – стороны обвинения, что замешаны всей обстоя-тельностью дела. И это при том, что ко времени допроса сами-то обстоятельства преступления ещё не ясны были окончательно, а их существо и характер вполне могут измениться в ходе ещё идущего расследования, в том числе и в связи с теми сведениями, что вывезти горазд свидетель этот при данном допросе. Осознаёт ли это сам свидетель? Сомнительно. По силам ли ему со-измерять с такими призрачными обстоятельствами направленность и свойства всех вопросов к нему? Вряд ли. В то время, как и обозначенная тематика показаний столь широка, что касается не только обстоятельств преступления, а обстоятельств уголовного дела в целом – то есть и об-стоятельств производства. Будь мы доверчивы, так допустили, что с целью получения обстоятельных показаний, следак предварительно курсанул свидетеля обо всех обстоятельствах дела. А свидетель возомнил не-корректность в вопросах, он пользуется правом апеллировать к их относимости. Ничто и никто не может ограничить мнение допрашиваемого, опираясь на которое тот даёт отставку вопросам следователя, уходит от обсуждений через заявы о «недопустимости». Никто и ничто не может оградить следака от возражений и замечаний. Легко представить, пусть и выглядит это нелепо, как череда пререканий со следаком превращает допрос в форменный балаган. А в свете разли-чий между «обстоятельства дела» и «обстоятельства преступления» оказывается: свидетель и потерпевший вовсе не обязаны что-либо показывать по «обстоятельствам преступления» – то есть сообщать сведения о происшествиях, лицах, отношениях между ними и вокруг преступ-ных событий; тогда и требовния следаков сообщать сведения обо всем этом оказываются неза-конными с формальной позиции положений УПК. И я о том же: формализм может и против мусоров успешно быть использован, в том числе и как легальное средство защиты Мог ли следопыт предвидеть такой разврат и вылет в зону дискомфорта? Нормальная по-ступь допроса нарушена, давит ошейник, клинит штурвал, диспетчер внутренний глухарит. И не удержать ему- спаниелю костлявому бразды: свидетель формально от дачи показаний не от-казывается, ложных сведений не даёт, возражения его, пусть и необоснованны, но правомер-ны, а в столовке сегодня запеканка и Ленку до обеда божился к канавалу свозить… а на очере-ди срочный допрос обвиняемого. А тот обвиняемый вправе заранее – до вопросов по существу обвинения знать само это су-щество предъявленного обвинения. А таким существом обвинения является содержание всех, якобы известных мусорам обстоятельств совершённого преступления, что включает в себя суть события деяния, раскладки по причастности, виновности и преступности.. Разумеется должна быть представлена подробная характеристика состава преступления по его квалифици-рующим признакам. И вновь мы заостряемся на различии понятий существо обвинения, существо совершённого преступления, существо события или других обстоятельств, существо содеянного и т.д. А из таких разностей позволительно видеть, что согласие дать показания по существу обвинения изначально ограничено обсуждением содержательной части обвинения, его формулировок, как они изложены в обвинительных актах, и это не подразумевает (а мы говорим – исключает) об-суждение существа самого происшествия (деяния). То есть в этом случае вопросы-ответы должны бы касаться качества документального отображения обвинения: складно ли написано, верна ли орфография, соблюдена ли форма документа и подобное. Да, получается именно так. Это яма для мусоров, копанная ими же. Тогда, если следак в ходе допроса обвиняемого станет выяснять какие-либо факты, например, относительно неких событий, то тем самым он фор-мально заступает за рамки дозволений Закона и полученных согласий обвиняемого, так как предметность допроса не совпадает с «существом обвинения». И наоборот, обсуждая только суть обвинения, следак нарушает общий порядок и задачу данного следственного действия – получение показаний, так как показаниями могут быть только сведения по обстоятельствам де-ла, а не по существу обвинительных заключений и утверждений. В таком случае сам обвиняе-мый, который и так не очень-то обязан показания давать, а согласившись на это, может вполне обоснованно всё свести к сугубо оценочными рассуждениями о формальной правильности или неверности позиционных изложений по священным текстам обвинений. Иными словами (по-вторяюсь), он ограничивается рассуждениями о правильности применённых в актах понятий, корректности использованных слов и выражений, об уместности речевых оборотов и сентен-ций, о соответствии формулировок нормативным установкам, о соблюдении порядка предъяв-ления обвинения. А в этом щебете одни акафист и нет рассказа о событии и причастности, как это могло изустно быть излитым, поставь мусора вопрос об обстоятельствах, например проис-шествия… По матовым стекляшкам глазёнок твоих подозреваю, что не вкурил ты тему. Вот смотри. Обвинение указывает, что тобой совершено «покушение на мошенничество – то есть хищение чужого имущества или приобретение права на чужое имущество путём обмана группой лиц». Ну, с кем не бывает? Далее дано описание некоторых подробностей случившегося деяния и ссылки на квалификацию этих действий по статьям 30.1 и 159.2 УК РФ. В этом изложении и заключается собственно существо обвинения. Ты соглашаешься дать показания «по существу обвинения», как это предложено тебе, и показываешь: Данное обвинение ошибочно по суще-ству его, так как сформулировано противоречиво. Просто безобразие! С одной стороны орган расследования указывает, что я совершил, якобы, покушение на мошенничество – то есть со-вершил неоконченное преступление. Так? А во второй части обвинеие ссылается, что совер-шено «хищение чужого имущества или приобретение права на него…» – этой формулировкой вменяется совершение оконченного состава, хотя статейная конструкция даёт квалификацию тех же действий по статье 30 УК, опять же, как для неоконченного деяния. Так оконченным следует считать преступление или неоконченным? Не понятно... А здесь что бы буровите: «со-вершил хищение чужого имущества или приобретение права» на него. Что же совершенно на самом деле: хищение имущества; приобретение права на имущество или и то, и другое одно-временно в отношении одного имущества? А ведь одно и то же действие не может быть и хи-щением и правоприобретением по отношению к одному объекту посягательства. И в статье 159 УК эти действия разведены через «или» – может состояться или одно или другое. Кто эту глу-пость сморозил? Ах, ваше это творчество!? И что значит «группой лиц»? Преступники что же, по вашему лицевыми частями головы действовали? Ах, подразумеваются «личности»… Ладно. Но по норме применим квалифицирующий признак «группой лиц по предварительному сго-вору» только такой совокупной конструкцией. Значит, в отсутствие признака «предваритель-ный сговор», отдельно и самостоятельно не может применятся часть признака, квалификация не может быть призвольно усечена в целях вменения, не правда ли? Дальше вы ссылаетесь на применение статьи 175 УПК, но я не вижу изменений в обвинении… И в том же духе ты ве-дёшь критическое обсуждение обвинения, вовсе не затрагивая своих знаний о тех злосчастных событиях и своём присутствии при них, никоим образом ты не касаешься известных тебе фак-тов, которые подтверждают или опровергают все выводы обвинения. Но это всё уловки для упрямцев. Помёт в России – больше чем помёт. Желающий же пока-зывать по обстоятельствам самого предположительно противоправного, по событиям, связан-ным с этим всем, вправе сообщать всё известное ему. Правильный формат допроса: следак задаёт вопросы, овца отблеивается на них. Ходовой ал-горитм «вопрос-ответ» непреодолим. Особенны лишь дробность и объёмный охват запрашива-емых и выдаваемых сведений. Например, может быть поставлен общий вопрос, типа «расска-жите, что вам известно о таком-то случае?». И тогда допрашиваемый волен изложить всё из-вестное ему одним размашистым повествованием «от и до», а далее отвечать на иные вопросы, что новым, что дополнительным или уточняющим словом. Или он может отделаться кратким ответом («известно всё», «неизвестно ничего», «кое-что известно, известно то-то и то-то»), и так семенить далее, выдавливая из себя свидетельства небольшими порциями, тем самым оскверняя частности фактами с их привязкой к конкретным событиям. Вплоть до процесса, ко-торый мы зовём «в час по чайной ложке». И сам следователь вправе, добывая сведения об ин-тересующих его обстоятельствах некоторого события, не придерживаться его последователь-ности и именно его предметного обсуждения, но выхватывать направленными вопросами лю-бые временны?е куски и эпизодические крохи, он вправе шарахаться в вопросах от одного со-бытия (обстоятельства) к другому. Так, он может первым вопросом коснуться срединных мо-ментов одного длящегося события, переброситься к выяснению данных о каком-то, не имею-щего к этому событию лице, затем проявить интерес к начальной его фазе, обсудить здоровье твоей тётушки и после этого спросить о конечном этапе того же события. В то же время и в любой момент между ответами или по ходу их, следак возьмёт, да и провернёт иное, недо-просное действие, допустим представит тебе на обзор документ или вещдок. Может он и по-вторно вернуться к уже оговоренным фактам, переформулировав вопрос о них. Всяко разно следак волен поступать при выборе последовательности выясняемых тем, впрочем, как и при избрании формулировок и акцентов в зависимости от собственного его видения эффективно-сти в получении информации от тебя, от требуемых к приложению усилий для добычи сведе-ний, от имеющихся (возникших) препятствий в этом и от проверочной необходимости. Даже ему не дано знать наперёд, как сложится ход допроса, он на ходу принимает решения о манёв-рах. Такие манера и возможность «свободного полёта» в выборе тактики прямо допущены УПК (ст. 189.2). Копаться в психологических картинках различного типажа следаков в целях выбора подхода и поиска понимания, ради лучшей доли считаю бессмысленным. Среди арестантов ходят бай-ки, что бабы-следачки чувствительны к эмоциональным порывам, а среди них особенно чутки «бальзаковские» дамочки, что добрее толстяки, что справедливее выходцы из сибирской Азии, а ухоженные очкарики тщательны в работе и следуют зарокам своим. Тогда всякий адепт по-добных воззрений должен бы кончить от счастья, упади он жребием судьбы в допросные объя-тья подслеповатой бурятской матрёны, под третьим подбородком которой крахмалом хрустит воротник от обильных клятв в доброхотстве. Другие ищут образ ярой вражины в поджарых юнцах суетливых. Оставь в покое портретистов от психологии. На этом скотомогильнике, ес-ли и контачат какие приметы, то они случайны и одноразовы. В эту стаю чужаки не вхожи, волчат сызмальства отпаивают желчью и натаскивают только травлей. А те их вздохи, тембры сожалений, мажорные увещевания, кротость обещаний и любезная трель – всё маски лицеме-рия из багажа комедиантов. Ты для них – просто мясо, шкура и забава доходная, пусть даже и сам из «бывших» (хотя бывших мусоров не бывает). Быстрее сочувствия найдёшь у вяленной селёдки, а понимания – у битого молью валенка, чем общий язык со следаком. И не верь адво-кату, что наставлять возьмётся: будь ласков, зверя не буди. Кого будить, – там все уже давно проснулись и не сомкнёт своих желтушных глаз покуда кишки из тебя не вынет. Оборотни, кто возмездно или по команде «сверху» горазды мазу за тебя потянуть, – такие не в счёт. Это отдельная песня, крайне редкая и явно не для наших глоток, чтобы здесь её зачинать. И посему, мой тебе совет: избавься от иллюзий о наличии и доступности «точек преткновения», обезличь для себя всякого мусора, применив к нему единый масштаб «противник» в плоскости «ино-родство». Никогда не смотри ему в глаза, ничто не бери от него «из рук в руки», не поворачи-вайся к нему спиной, держи дистанцию, и сними с себя этот чёртов колпак. Тебе не стругать с ним лобазное сало, Дуэтом не петь Травиату в «Ла-Скала», Не вязнуть в шурфах по арктическим скалам, Вас разных калибров лузга полоскала… Озираясь с «красной» колокольни, легко увидим, что к следаку на растерзание призываются разнохарактерные овцы. В неведении своём одни из нас открыты и искренни вполне, без доли выкрутасов расклад дают по делюге. Иные, хотя и склонны к откровенности, но в силу бестол-ковости своей, не могут высказаться связно и последовательно в рамках искомых обстоятель-ств и по предмету вопросов к ним. А третий завалил хлебало на бок, отнекивается вяло или вообще запёкся немотой. Четвёртых крутит хвостом, метёт пургу, обмануть или запутать норо-вит. Пятый же на показания горазд, но в кольчужку вырядился, на хромой кобыле не подъ-едешь, на всё аргументы находить, а то и дерзит откровенно. Прочих овец множество с раз-личным сочетанием перечисленных свойств в их разных пропорциях при разности проявлений этих качеств (недостатков) по времени и обстановке. Ладно бы овчинный комплект оставался стабилен в компонентах своих. Совокупность свойств худо-бедно, но поддаётся исчислению и анализу. Под всякую устойчивую характеристику следак, не будь он даже и двух пядей во лбу, а подобьёт тактическое лекало. Есть на то спец. каналы сбора характеризующего материала, оперска?я пробация, информация о текущем состоянии жертвы и отработанные опытным путём приёмы воздействия по отдельным и сводным типажам. Только вот попадается в лассо и не-формат – твари, кто выпадает из обычно-привычного ряда непредсказуемой сменой позиции и поведения сиюминутного. То эта овца откровенничает, то замкнулась наглухо, а то вдруг ду-рачку или реверс включает. И всё – без предупреждения, по ходу допроса, собственным разу-мением, со сменой настроения. Попробуй-ка, избери и выдержи ту тики-тактику. Это только Жуков без арт-подготовки горазд был скот на убой в атаки гнать. Но у него большая война бы-ла, а здесь – так, локальная потасовка, где порядок допроса должно сохранить и результат по-лучить в условиях заданных правил. Меж тем приёмы тактичности не прописаны и не могут быть реглаентированы в сколь-либо подробной форме для несчётного количества случаев и вариаций, различной опытности, проницательности и интеллектуальных способностей каждо-го следака, всевозможных свойств допрашиваемого субъектного состава. А потому следакам дана полная свобода творческого подхода. Пусть сдедак как «Отче наш» знает Закон, но неку-дышен он, если нет в нём искры тактического таланта, и, значит, дело времени – будет выдав-лен из Системы. И если перед тобой нынче сидит следак с уже двулетним стажем, то можно считать, что он обладает наблатыкался к этому времени и благословлён в своей практичности, и той свободой горазд распорядиться умело. Единственное, в чём следак не свободен, так это в возможности, отвечать взамен допраши-ваемого, комментировать или править его ответы и, само собой, задавать наводящие вопросы. Ограничения по первым трём позициям обусловлены общими правилами: показания даются не следователем, а допрашиваемым; его показания фиксируются в редакции «повозможной до-словности»; суть допроса в получении доказательственных сведений, но не в их обсуждении, когда источником сведений выступает только допрашиваемое лицо, и участники не вправе в отношении показаний выражать своё мнение, оценивать их за рамками относимости или допу-стимости; толковать, разъяснять смысл и содержание сведений может только сам источник. А вот запретность наводящих вопросов, причём со стороны любого вопрошателя, прямо га-рантирована статьёй 189.2 УПК. К разряду наводящих относятся спрашивания как с прямой наводкой, когда ответ уже содержится в самом вопросе, так и с косвенной – когда в вопросе имеется недвусмысленная подсказка, когда вопрос сформулирован таким образом, что подтал-кивает к определённому ответу через напоминание фактов или обстоятельств, с их обрисовкой ещё до получения свидетельств в пользу (или в отрицание) их существования и свойств, при подталкивании мысли допрашиваемого к подтверждению тех же фактов и обстоятельств путём усечения вариантов ответа. Примеры наводяшек. 1. Вам ведь Николай перезвонил 2 августа в 1640 ? (вместо: Перезвани-вал ли вам Николай позднее, а если да, то когда именно?). – Здесь прямо предлагается подтвер-дить и факт «перезвонка», как известное событие, и время этого с подсказкой даты и часов. 2. Во время стрельбы в потерпевшего обвиняемый на каком расстоянии находился от него? (вместо: известно ли вам что-либо о применении огнестрельного оружия против потерпевше-го? Кто стрелял? С какого расстояния?). – Здесь вопрос внешне акцентирован на выяснение пристрельной дистанции, а сам факт производства выстрелов как бы отодвинут на второй план, подразумевается. Высказываясь конкретно или в неопределённой форме по вопросу ди-станции, отвечающий одновременно подтверждает и применение огнестрела против терпилы и причастность к этому обвиняемого, в то время как самостоятельно это не выяснялось. 3. Угроза Вами воспринималась реальной? (вместо: Как были восприняты вами действия со стороны нападавшего, ощущалась ли опасность, а если да, насколько реально угрожающей вы расценивали сложившуюся ситуацию, какие возможные последствия вам представлялись на тот момент?). – Здесь, кроме подводки к подтверждению опасности, автоматом за данность принимается само наличие угроз на словах или действиями, хотя самостоятельно это не выяс-нялось. 4. Вы опознали гражданина М. по характерной походке (не так ли)? – Здесь отвечающий за-просто может ограничится простым «Да», тем самым подтверждая и факт происшедшего опо-знания и наличие неких пеших особенностей, хотя опознание не проводилось, признаки и свойства ходока не выяснялись. Коварна способность мусоров в их умении поставить вопрос на грани фола, завуалировать истинный предмет поиска, добиваться нужной информации окольными путями. Умение иг-рать «на тоненького», и филигранность в этом считается искусством, почитается в среде следа-ков и гособвинителей. Во многих случаях – и это ввиду неопытности – затруднительно вот так, наскоком, определить «наводящность». Признаюсь, и я сам не единожды прозёвывал такие моменты. Критический настрой ответчика, заранее заряженного на фильтрацию, на этом по-прище сопряжён с двойной обработкой вопросов: вначале через решето он просеивает вопрос на предмет наличия пороков, в том числе – наводимости его, и только затем через сито выби-рает сущностный помол выясняемых обстоятельств для формулирования ответа. Время на об-думывание удлиняется, а мы никуда и не спешим. Правда? Заявляю с порукой, что крайне сложно сформулировать вопрос абсолютно безнаводной. Во всяком можно различить оттенки намёков и подсказок, чем сполна и воспользуйся – придир-чиво найди наводящности и блокируй вопросный лист противника. Признаки наводимости определяются личным восприятием. Отстранив мысль от выясняемых вопросом обстоятельств дела, но придирчиво оценивая лишь его по критериям наводимости, вдруг обнаруживаешь по-роки этого почти во всяком вопросе. Твои усмотрения о наличии какого-либо рода подсказок, намёков и склонений с опорой на нормативный запрет позволяют такой вопрос отводить за недопустимостью. Вот, скажем, поставлен совершенно безобидны вопрос: «В какой одежде гражданин Хлюздапёров покинул вчера рабочий кабинет?». По каким-то причинам допраши-ваемый не выказывает желание свидетельствовать по сути вопроса. Он, кстати, находит повод и лепит горбатого: «Протестую, вопрос наводящий. В нём содержатся прямые подсказки на личность гражданина, что именно этот гражданин покидал свой кабинет, что кабинет его и он рабочий, что он покидал кабинет вчера, и что был одет при этом. Однако этим человеком мог быть и не Хлюзда…как вы там его назвали(?)… или такие события случились иным днём, а человек тот не имел на себе одежды…». Все дальнейшие споры о наличии или отсутствии при-знаков наводимости по данному вопросу никчёмны. Следователь и его критик останутся при своём мнении, а ответ по существу так и не будет даден. Но даже когда в вопросе присутствуют более откровенная наводка, мусора практикуют при-ёмы ложной коррекции. Наиболее явно это можно наблюдать в ходе судебных допросов. Во-прос гособвинителя свидетелю: Вы же видели как подсудимый убрал в задний карман брюк пакетик жёлтого цвета? Защитник: Возражаю, вопрос наводящий. Судья: Возражения приняты, данный вопрос снимаю, представитель обвинения, сформулируйте свой вопрос иначе. Гособ-винитель свидетелю: В вашем присутствии подсудимый клал что-нибудь в карман? Свидетель: Да, клал. Обвинитель: Что именно?... В какой карман... Какого цвета??? Попадая на такие за-мечания и отводы, следаки и обвинители особых смущений не испытывают. Почему? Я с ра-достью поддержу тебя во мнении, курсант, что, несмотря на весь дальнейший расспрос в «пе-реформулированном» виде, наводка (в данном случае – подсказки и напоминания) уже состоя-лись. И даже если тот судья укажет свидетелю не принимать первичный вопрос ко вниманию, оглашённые обстоятельства из башки не вычленишь. Свидетель уже допёр, что от него ожида-ют в ответ. Любая перефразировка ситуации не исправляет. А выход только один: обстоятель-ство подлежит снятию с обсуждения с участием данного свидетеля, и это неизбежно. Но это в суде. А когда допросы происходят на предварительном следствии, да ещё без твоего или иного заинтересованного в законности субъекта участии, проконтролировать качество – задача трудноразрешимая. Мы – в таких случаях – не очевидцы допроса, а в отсутствие аудио-фиксаций, ни на то время, ни позднее можем не узнать и не отреагировать на уловки следаков. Они, при неискушённом ответчике, не только пользуются наводящими вопросами, но и актив-но «помогают» ему в ответах нужной содержательности. И с этим бороться сложно. Сложно, но можно. Конечно, сам следак станет отрицать, конечно, и вся вышестоящая му-сорня будет всячески превозносить его порядочность, конечно, и на их стороне благостный штрих протокола, в котором всё чинно и девственна графа замечаний. Но доверие будет подо-рвано при множественности свидетельств от разных лиц о трюкачестве, когда из их памяти потянутся подробности допросов с их участием, детальный ряд уложения реальных вопросов и ответов. И не упадём ниц перед аргументами, что свидетелю разъяснялось право замечаний и он таковым правом не воспользовался. Ему же при этом не разъяснялся порядок допроса в ча-сти запретов на наводящие вопросы или правки его ответов, тем более что и это право не ограничено временем именно производства допроса и составления протокола – вот он, сейчас, через полгода только в суде заметил брешь и использует своё право на подачу Замечаний. От-сутствие в протоколе прописных Замечаний не означает их отсутствие вообще, не постулирует само по себе достоверность изложения. Буквальный запрет в УПК не провозглашён, но де-юре недопустимы вопросы общего харак-тера – те из них, что не направлены на выяснение конкретных фактов по делу. Обобщающая, пространная формулировка таких вопрошаний не касается точных данных, не обеспечит об-стоятельности исследований. И, несмотря на то, что приём «от общего к частному» тактически может казаться оправданным и пригоден к употреблению – так шакалы кружат вокруг жертвы, ограничивая пространство, отсекая пути к отступлению и выбирая момент для удара – вопросы подлежат отводу, если они далеки от конкретных выяснений. В качестве примера: «Какую одежду Вы обычно носите?» – обычаи, традиции и привычки далеки от конкретики. «Какая модель телефонного аппарата Вам предпочтительна?» – предпочтения могут и не сов-падать с возможностями, потребностями и реальным выбором. «Известно Вам что-либо о происшествии?» – «Известно». – «Что известно?» – «Известно «что-либо». – «А конкретно, что известно?» – «Конкретно – ничего». При подобных вариациях предметность отсутствует, и относимость вопросов к искомым об-стоятельствам размыта. По последнему примеру допрос скатывается к откровенному словоблу-дию и издевательству над следаком. Каков вопрос – таков и ответ. Какая уголовка без сучек и стукачей? Но не смиришься, когда свидетели обвинения по ка-ким-то причинам говорят неправду, мусора им доверяют, а их такие показания берут за основу и на этом строят обвинение и сбор иных доказательств. Аналогичная срань, если следак опору найдёт в любом иной формы фуфлыжном доказательстве. А теперь – в текущем допросе, с по-мощью тех «левых» свидетельств проверяет показания допрашиваемого, как и все другие вновь получаемые доки. С их помощью, озираясь на них, провоцирует дачу показаний вообще или через их подтверждение / опровержение пытается выяснять частности. Игра на противоре-чиях и эмоциях. Прямо ссылаясь на уже имеющиеся показания или другого рода доказатель-ства, следак формулирует вопросы к ныне допрашиваемому. Например, так: Согласно показа-ниям свидетеля М., он видел Вас вечером такого-то дня на лестничной площадке у квартиры потерпевшего. Свидетель утверждает, что у Вас был испуганный вид, а в руке вы держали че-ловечьи волосы с чьей-то головы. При этом ни самого человека, ни достойной этих волос го-ловы рядом не было. Одновременно и сам потерпевший указывает о пропаже волос с его голо-вы после случившегося против него нападения. Как вы можете прокомментировать эти пока-зания? // Или // Согласно заключению биологической экспертизы на месте преступления обна-ружены экскременты. И в ходе следственного эксперимента получены такие же экскременты. Оба образца на вид – ваши. Что можете сказать на сей счёт? В одних случаях сформулированные подобным образом вопросы могут оцениваться наво-дящими, в том смысле, что через воспроизводство сведений фактически производится подсказ-ка или напоминание ключевых обстоятельств. Для установления такого окраса надо бы опре-делиться, с какой целью именно в таком виде оформлен вопрос, мог ли сам допрашиваемый свободно сообщать известные ему факты о тех же обстоятельствах и насколько он расположен был тупо подтверждать факты в угоду позиции обвинения или же от него добивались опро-вержения этих данных, побуждали к полемике. Мы-то здраво понимаем, что форма вопросов избрана такой неспроста. Допрашиваемого сознательно загоняют в лузу. Кроме того, что он узнаёт конкретности по делу, ему даётся понять, что уже существуют доказательства об этом, а представляя иные свидетельства по тому же поводу, он вступает в противоречие с уже имею-щейся, возможно принятой достоверной информацией, нагнетает конфликт доказательств, вносит сумятицу в ход доказывания, и попытка устранения противоречий может обернуть ка-рательную машинку против него самого. Сталкиваясь в лоб с полученными от сторонних ис-точников данными и ощущая отношение к ним глашатая, допрашиваемый ещё до изложения личных знаний волей-неволей формирует собственные выводы по делу в их корреляции с по-ниманием и чаяниями следака. Тем самым допрашиваемого оказывается перед выбором, кото-рый, особенно в случаях участия нечистоплотных на слово свидетелей, подавляет объектив-ность. Мы имеем дело с провокацией, давлением и психологическим принуждением. Выясне-ние этих факторов – довольно сложная, но важная задача, позволяющая оценить влияние предъявленных свидетельств на последовавшие показания. Вместе с тем отважимся на сомнения в легальности указанных тактических приёмов допро-са. Наши аргументы: 1.Упомянутое ранее наличие признаков «наводящность» и «комментаторство» в преддверии вопросов; 2. Да, положение части третьей ст. 190 УПК о порядке ведения протокола допроса фактически дополняет правила проведения допроса по ст. 189 УПК оговоркой, допускающей воспроизвод-ство в ходе допроса сведений их иных источников. Из этой нормы следует, что следак вправе предъявить вещдоки и документы, огласить протоколы других сл.действий и воспроизвести аудио-видео-кино материал. Но как видим перечень этих допущений по видам предъявляемых доказательств ограничен, и им оставлены за бортом показания и экспертные заключения (вспомним: показания и протоколы сл.действий – это разные виды доков). Не совсем ясно, о каких таких «других» сл.действиях идёт речь – то ли об отличных от происходящего допроса, то ли об иных по отношению к сл.действиям, произведённым по поводу вещдоков и докумен-тов, о которых прежде упоминается в этой же норме. Но эта «другатня» также не даёт повод отождествлять «показания» и «протокол». В свою очередь, оглашение письменного материала означает только устное воспроизведение буквального текста. А из этого всего следует, что да-же и этой нормой не санкционировано воспроизведение сведений по показаниям и Заключе-ниям (а также Результатам ОРД и Приговорам), не позволительны ссылки на иные виды сви-детельств в произвольной форме; 3. Показания – сообщаемые в ход допроса сведения по подлежащим доказыванию обстоятель-ствам. Воспроизводимые в адрес допрашиваемого лица доказательственные сведения не явля-ются такими подлежащими доказыванию обстоятельствами. Соответственно, вся излагаемая информация в отношении этих свидетельств не будет являться допустимыми «показаниями», так как доказательства не могут быть предметом обсуждения при допросе. (Однако стоит сле-даку сместить вектор выяснений – вопрос не о доказательстве, а об обстоятельствах, изложен-ных в этом доказательстве, – так оно поприличней будет). Мы говорим, что у допрашиваемого есть правовые основания отводить вопросы, замешан-ные на сведениях из других источников. Зрим для нас повод пресекать такие вопросы, обра-щённые к нам и исключать из обращения показания других, кто ранее был втянут в эту ворон-ку. Не забыть бы и о некоторых полезностях. Нет груды без бобра. // И мы не шиком литы. Оглашение сведений и обзор материала обеспечивает, пусть и частичный, но доступ к уже имеющимся доказательствам. А это, друг мой ситный, в условиях навязанной нам «тайны следствия» даёт некоторое представление о багаже обвинителя, проблемах добытых им улик, о наличии лжесвидетельств, и уже сейчас позволяет активизироваться в защите направлено. Уповая на «равенство сторон», есть возможность и самому исполнять приёмы оглашёнки, ссы-лаясь на известные сведения. Тогда, например, участвующий в твоём допросе защитник (или участвующий в допросе свидетеля адвокат), предварительно представив следаку на приобще-ние, допустим, некие объяснения другого лица, какой-нибудь вещдок или документ защитного свойства, – этот защитник (адвокат) могут поставить в свою очередь вопрос тебе (свидетелю) о содержательности данного материала. А ты (свидетель) выдашь по этому поводу согласитель-ные показания. Тут тебе и перекрёстный крепёж дополнительного дока в следственном оборо-те, тут и создание взаимосвязанной совокупности. Добавка. Общий запрет на наводящие вопросы и подсказки обусловлен ещё и принципами непосредственности и устности. Принципы эти, кроме прочего, означают, что получаемые от допрашиваемого свидетельства должны быть выдержаны формой устного говорения с опорой на собственные знания, память и личное восприятие затребованных к выяснению обстоятель-ств и фактов. Плевать, что гарантии непосредственности и устности прописку нашли в Кодек-се лишь для стадии судебного следствия (ст. 240 УПК). Посчитаем это недоразумением – они равно действительны и для порядка следствия предварительного. Мусора застенчиво о дей-ствии принципов этих не вспоминают, так ты их харей повози о тот плетень. Никакие иные законоположения не должны противоречить заглавным принципам, подме-нять их или предоставлять возможность отступать от них, обходить околотком, тем самым фак-тически отменяя их действие и значение Основ. Соответственно и правила о праве допраши-ваемого пользоваться в ходе допроса записями и документами (ст. 189.3 УПК) не может пони-маться и применяться в ущерб непосредственности и гласности. Я траву не шабил, но представилось мне, что указанными в норме «записями» могут быть только текстовые и изобразительные материалы, составленные допрашиваемым лично или в компании с консультантом. Но недопустимо авторство (соавторство) или редакционное вме-шательство со стороны мусоров или ментов, как и содействие в этом всех иных субъектов, кто не связан с допрашиваемым одной упряжью. В свою очередь, автором «документа» выступить способно любое лицо, но, как и записи, такие документы, как минимум, на время допроса не являются материалами уголовного дела в натуральном виде. Это свойство равно присуще и такому типу возможно используемого допрашиваемым материалу, как, например, светокопия протокола его предшествующего допроса. При этом в качестве «документа» могут использо-ваться документальные источники любого вида, как это указано в перечне статьи 84.2 УПК. Представится же такое! Я не бухал сивухи, но нагрянула мысль на белом коне, что назначение таких материалов, вернее сведений по ним, – двойственное. По основному значению и в традиционном понима-нии записи и документы выступают в качестве некоей памятки. Допрашиваемый, не желая упустить каких-либо важностей, отступить от планировки, не полагаясь на память в точных данных и деталях, в том числе по поводу процессуальных нюансов, может использовать такие «шпоры». В других случаях в качестве «записей» могут выступить заготовка проектная пока-заний, включая схемы, графики, чертежи иные наглядности, – в том виде и всего того, что и как считает нужным сообщить допрашиваемый или от разглашения чего намерен уберечься. Также и документальные сведения. Содержащиеся в таких частная, корпоративная или офици-альная информация, специфические формулировки не всякому доступны для запоминания, но могут быть значимыми в их оригинальном изложении. Поэтому и разрешено к такому матери-алу обращаться, цитировать по ним со ссылками на сам источник. В прикладном значении те же материалы могут стать и частью материалов уголовного дела, если допрашиваемый иници-ирует такое приобщение, а следак сочтёт необходимы и значимым их присутствие в доказа-тельственном качестве. Те же записи могут оказаться вдруг собственноручными показаниями, а документ сам по себе доказательством защиты. Пригрезиться же такое! Я не вшторился клеем, но навалился морок, что Записи – не ровня собственноручным пока-заниям, как минимум из-за внедопросного их происхождения. К Записям можно обращаться эпизодически и неприемлема дача показаний в форме сплошного чтения текстовых болванок. Закинуться колёсами – не мой конёк, но обуяла блажь, будто при соблюдении вышеозначен-ных условий, информация по Записям и Документам (документам – отсутствующим при деле) имеет конфиденциальный характер, а содержащий её материал является собственностью до-прашиваемого, и эта информация изначально неприкосновенна. И что разрешений дополни-тельных от мусоров на использование не требуется; не требуется предупреждений, и мусора не вправе включать ограничители, запреты выставлять или требовать предварительных ознаком-лений. Хотя, безусловно, любопытство станет их терзать и будут попытки проникновения, например, под предлогом удостовериться, а являются ли эти материалы тем, чем объявлены. Силой или обманом, но «записи» могут не только изъять (для чего требуется отдельный акт) но и к делу подшить, допустим в качестве «иного документа». Рукописный формат позволяет ав-торство установить вполне. Поэтому, кто посмышлённей, записи изготавливает печатно. Здесь важно не лохануться, когда следак (или судья) вдруг настоятельно к ревизии записи истребует и вдруг станет толковать, мол, только рукопись считается должным форматом, а с этим и пре-пятствовать использованию записей. Ничего подобного! Нив Законе, ни в официальных пози-циях правоприменителя таких условий не ставится. Да хоть на стенке сортира или наскальной символикой. Спору нет, хороши мухоморы среднерусских полесий. Вытяжка из одного такого натощак склонит и ежа на фантазию, что использование в ходе допроса Записей и Документов – атри-бут следственного действия процессуального свойства. И как часть этого действия факт ис-пользования данного материала должен как-либо быть отражён в Протоколе допроса. Обраще-ние к таким носителям требует документальных отражений, это может в некоторых ситуациях иметь значение и повлиять на оценку как показаний, так и стройности допроса. И вот явился фуцин на допрос, готовился к нему (или готовили его). Озвучен первый во-прос: Вам известно, в связи с чем Вас вызвали (откуда бы известия такие)? Желаете что-либо сообщить следствию о таких-то событиях? Не отвечая собственно о наличии желаний, наш ми-лый фуцин лезет за словом в карман лапсердака, оттуда выуживает портянку мелкопочерко-вую, и через преамбулу «По поводу таких-то событий могу сообщить следующее», начинает шпарить речёвку дословно по заготовленному тексту. Иной раз изложение проведут и под внятное суфлёрство самого следака или адвоката. Весь его меморандум бумажный является За-писями? Нуда, это записи? Принцип устности показаний соблюдён? В некотором роде изуст-ность присутствует. А возможно ли считать показанное непосредственным представлением сведений? С куя ли?! Пусть даже допрашиваемый использует своё речетворение, но следак или кто иной не могут быть убеждены в такой принадлежности, а сообщение должно во всяком случае исходить только от самого допрашиваемого, но не от бумаги речистой – по сути перво-источника показного. Бумажная или звуком писанная мысль тогда перенимает качество перво-родности, информативно подменяя самоё слово живое и оставляя допрашиваемому удел ре-транслятора. Известно: фальшивые версии трудно складываются в стройные картинки. Это те-бе не парашют для тёщи любимой упаковать. Ещё труднее все фантазии содержать монолитом в памяти, свободно и убедительно выставлять их на суд. Оставаться «в струе» информатору позволяет как раз использование готового текста. Не стой под струёй! В таких условиях непосредственность сублимируется в посредственность, что крайне затруд-нит разоблачение лжеца, например, путём выявления противоречий внутри его показаний об одном и том же обстоятельстве – мышь не заблудиться в камышах, имея памятку перед глазом бесстыжим. (Хотя некоторые изощрённые особи-вопрошайки – жаль, что мы с тобой не в их числе – и в таких ситуациях находят прибыток. Они не протестуют «показухе с листа», но лов-ко используют зависимость и привязь допрашиваемого к тексту, конфузя его вопросами, от-ступающими от общей канвы или перефразирующими уже озвученное и требующими вместе с тем от допрашиваемого собственного рассудка). Так же и устность – она принимается только непосредственным воспроизводством мыслеоб-разов от первоисточника. Все иные её сестрёнки по производным носителям, несмотря на внешнее единородство, допустимы к соитию лишь при недоступности самого первоисточника. К этому мы ещё вернёмся обязательно в третьей части, посвящённой судебным дрязгам. Весь сказ никак не отрицает полезности использования заготовленных сведений твоих и твоих приспешников, если они согласуются вполне с показаниями на допросе. Мы же придер-живаемся позиции: из всего извлекать пользу только для себя и дышать ядом на любые пополз-новения оппонента? Каждому гарантировано право иметь под копытом ещё не проросший ягель. Любой может предвосхищать показания свои и использовать их заготовки в любом объ-ёме значимой информации, как и использовать иные доказательственные сведения в поддерж-ку показаний, пусть бы они предварительно и именовались Записи или Документы. Важно лишь соблюсти границы приличия – показания давать напрямую, лишь эпизодически обраща-ясь к памяткам, но не занимаясь чтением с листа. Я уже говорил и о той пользе, когда исполь-зуемые письменные свидетельства, объявленные в конце допроса «собственноручными пока-заниями», могут быть приобщены к Протоколу, как страховка от искажений в последнем. Лишь бы гвоздик на входе не погнулся: устно сказано одно, а письменная информация этому не вторит. В случаях таких противоречий толковый следак должен бы, конечно, принять меры по их устранению, например, путём передопроса. Но много ли в стае «толковых» следаков? То-то. При общем правиле – за основу брать сведения по Протоколу, у мусоров, что касается работы с доказательствами защиты, появляется соблазн выбирать более выгодные обвинению свидетельства и (или) упрекать в противоречиях… А где-то недалече всё шуршит камышовая мышь. По потерпевшим и обвиняемым вопросов нет. Но несколько смущают сюжеты, когда «рядо-вые» свидетели являются на допрос с записями и документами, пользуются ими уместно. Этим-то откуда известен предмет выяснений? Чаще всего в такой оснащённости пребывают свидетели из числа оперов. Позволю себе жуткую догадку: особенно что касается оперов из наркоконтроля, дико погрязших в провокациях и инсценировках преступных событий, а также профессиональных понятых – те при всём актёрском мастерстве, на память не полагаются, но опытно склонны к использованию писанных сценариев. В отношении такой публики не лиш-ним будет поинтересоваться обстоятельствами их подготовки к допросу и, в частности – со-ставлению записей, приобретению документов. Эй, мышь, точи камышь! Состав участников допроса ограничен упомянутыми в Законе лицами. И первый обязатель-ный участник – мусор (дознаватель, следак, начследствотдела, в некоторых случаях и проку-рор) – тот, кто вправе не только допрашивать, но и осуществляет сам, обеспечивает другим участникам проуедурный порядок допроса в качестве руководителя сл.действия. Второй обязательный участник – тот, кого допрашивают и кто источает показания – то есть свидетель. Образ «свидетель» в данном случае собирательный, под ним понимается любое свидетельствующее лицо. Таковым является потерпевший, подозреваемый, обвиняемый, про-сто свидетель, а также не просто свидетель – понятые, менты, мусора, эксперты, специалисты. Третий, но нисколько не обязательный участник – адвокат, представитель, переводчик. Участие в допросах предварительного следствия иных субъектов УПК не предусматривает, и когда вдруг на твоём на допросе нарисуется участником опер, эксперт, специалист или проку-рор, ты можешь требовать их удаления. Не заслуживают внимания отговорки, что таковые участниками вовсе не являются, а так – присутствуют. Допрашивающих может быть и два, и более, но когда они, например, следаки входят в состав следственной группы по данному делу. Допрос может вести и допущенный к участию адвокат (защитник) ввиду его права ставить свои вопросы перед допрашиваемым. А в таком виде до-проса как Очная ставка, допросные возможности приобретают и сами первично-допрашиваемые, например, обвиняемому и свидетелю предоставляют возможность осыпать хвойными вопросами друг дружку. Права допрашиваемого здесь расширяются – он перенимает функции допрашивающего. Гипотетически, этот допрашиваемый может и сам ставить перед собой вопросы и сам на них давать ответы. Как не забавна такая ситуация со стороны, но в приёме этом аналогия возможности дополнять собственные же показания, когда вопрос к себе ты попросту не озвучиваешь. Как не вправе следак отвечать взамен допрашиваемого, так и адвокат не может подменять показующую функцию представляемого им лица. Задаваемые адвокатом вопросы – и это все понимают – конечно, загодя оговорены с клиентом, как и ответы по ним. Когда случаются во-просы-нежданчики и ответ по ним не соответствует интересам самого отвечающего или когда сбой происходит в силу бестолковости отвечающего, который наперекор заготовкам и догово-рённости лепит горбатого, а быть может и не договаривает нужного, тогда проницательный адвокат должен бы через свои вопросы добиться должного ответа, исправить ситуацию. Обыч-но этому предшествует краткая консультация с адвокатом. Однако вопросы мусорского адво-ката, напротив, способны повлечь ущербные ответы. И в таких ситуациях допрашиваемый, ес-ли он не конченный лупень, должен цыкнуть на этого адвоката, предложить ему снять такой вопрос, может отказаться отвечать на него или отвечать «не в кассу», или послать адвика к чёртовой бабушке (у чертей тоже бабушки есть). Когда мы говорим о неправомерности участия и даже присутствия на допросе лиц, не ого-ворённый в Законе и не заявленных к участию (присутствию) мотивированными решениями и согласием допрашиваемого, мы имеем в виду и всякое удалённое участие (присутствие). Например, в рамках УПК незаконным будут такие дистанцированные участия (присутствия) как они модны в буржуйских производствах: в кабинете происходит допрос, а из сопряжённо-го помещения при полной озвучке за допросом пасут через рефлекторный силикат какие-то гандоны; при этом следак может выходить к ним на консультации или они радиосвязью кор-ректируют его действия. И у нас такое нынче практикуется, а до недавних пор ограничивались одной продслушкой. В ходу стало призывать к присутствию всяких там психологов и прочих спецов, на чьи знания и пояснения мусора рассчитывают с целью, например, обнаружить при-знаки лживости или искренности, или когда выяснения касаются специфических узкоотрасле-вых предметов, в которых следак не петрит. Уголовку приспичило, и вот ты уже на аудиенции. В кабинете, кроме следака и адвоката, ещё какое-то существо в уголочке шкерится. Тот дядька очкастый и скромный тихоня – он не представился, а в ответ на твоё любопытство следак нехотя поясняет: это сотрудник такой-то, он мешать нам не станет, перекантуется тут, ему ночевать негде. Или без обиняков сошлётся на правомерность участия оного, ссылаясь на правила по статьям 164.7 и 168 УПК, укажет функ-циональное назначение по должности, и по призванию в этом месте сейчас. Нет, ну если тебя устраивает такая массовка – пусть пребудет. Иначе – можешь ломить дядьку, как постороннего субъекта. Следаку: либо включай его в официальном качестве в допросный коллектив поверх законного порядка о составе участников, либо не смей рушить наш любовный треугольник. По последним данным хренографа со-присутствие таких деятелей по призванию мусоров – оно незряшное, от них только пакости жди. И дождёшься. Ход и результаты допроса отражаются в протоколе (статья 190.1 УПК). Ход – это сам про-цесс допроса в его течении. Если нет объективных помех, то каждая, отдельно различимая часть допроса, как составляющая единого хода его, должна незамедлительно отражаться – то есть фиксироваться своим содержанием в протоколе. По каждому разделу Протокола выпол-няются поочерёдно условия исполнения отдельных процедур с их «тут же» фиксацией. В дур-ной манере следаков всякий раз осуществить некий предварительный допрос. Таким порядком они вначале в форме свободного диалога ставят вопросы и выясняют от допрашиваемого всё известное ему на этот счёт, как он намерен отвечать и будет ли вообще ответ давать. И только после этого, уже в зависимости от результатов такой предварёнки либо воспроизводят все во-просы-ответы фактически по памяти, либо повторяют те же или скорректированные вопросы, вновь получают ответы, в том числе обогащая это новыми выяснениями, либо перестраивают тактику вслед выявленной позиции допрашиваемого. И только полученное последним выяс-нением фиксируют в протоколе. Кроме прочего, следаки могут и объединить некоторые диа-логи или, наоборот, дробят их и обновляют. Соответственно в протокол попадает только по-следняя версия хода допроса. В данном случае объективно под фиксацию попал не весь ход допроса, а лишь избирательная часть его, да и та – с искажениями. А предварительная беседа, как и промежуточные проверочные выяснения – являясь, по-сути, так же фрагментами допроса выдворяются за его рамки, как если бы этих действий и не происходило. Позвольте, но ведь в действительности все те первичные выяснения – они и являются действительным допросом, а все повторные вопросы и ответы – то повторный допрос! Повторные же допросы, расценива-ются Кодексом самостоятельными сл.действиями, даже если характер вопросов не изменился, и повторный допрос подлежит по всем легальным правилам производства отдельному прото-колированию. Тогда, если следаки пытаются с тобой или по известным тебе допросам в отно-шении иных лиц выпендриваться указанным образом, у тебя есть повод истерить. А должно быть так: поставил следак вопрос – вопрос этот подлежит немедленному включению в прото-кол; получил ответ, каким бы он не был, или же получил отказ в ответе – и этот продукт сразу протоколируются. Любые уточнения и переответы требуют собственных фиксаций, и каждый из них в свой черёд. В интонации нормы слышим настойчивость: результаты допроса должны быть указаны в Протоколе – кровь из носу. А если допрос не дал результатов – показаний по обстоятельствам? И такое может быть, когда допрос начат, но не состоялся или показания не дадены. Как быть следователю бедолажечке, от него – вынь да полож результат, требование выполняй безальтер-нативно. Тем более в условиях неочевидности значения здесь использованного понятия «ре-зультаты». В одном значении итогом являются полученные показания (доказательство), на что и нацелено данное сл.действие; в другом значении и осуществление допроса как такового, пусть оно и не самоцель – это тоже результат. Третья загвоздка в том, что в Протоколе не предусмотрено отдельным разделом самостоятельно отражать результаты, если ими считать показания, а если в качестве результатов понимать и показания, и факт проведения допроса в совокупности, то результативность размывается по всему тексту Протокола, смешиваясь с фик-сацией хода допроса, и её не представляется возможным выделить. Вдруг после допроса и при ознакомлении с Протоколом ты заявишь следаку претензию, что он, шельмец, не выполнил-таки требование ст. 190.1 УПК – не отразил результаты, забавных объяснений не избежать. Хорошо, пусть результаты – это полученные показания, и пусть они получены, и вот они – на бумаге. Так и здесь не всё однозначно. Мы знаем, что показаниями являются сведения, сооб-щённые допрашиваемым. Вопросы, ему заданные, соответственно, показаниями не являются. Верно? Теперь представим, что допрашиваемый не многословен в ответах, – он из тех овец, из кого слова лишнего клещами не вытянешь. Представил? Вопрос следака: Владимир Владимирович, Вами было дано распоряжение о штурме «Морд-носта»? Ответ: Да. Вопрос: В какое время распорядились об этом? Ответ: Примерно в 2344. Вопрос: А вам известно было количество заложников? Ответ: Две-три сотни. Вопрос: Вам сообщили о предстоящем применении отравляющих веществ и последстви-ях этого акта? Ответ: Да. Вопрос: Без таких жертв можно было обойтись? Ответ: Нет. Вопрос: Чем вы занимались в 2400 той же ночи? Ответ: Спал. Таким образом, результаты – показания, как они отражены в данном протоколе, представля-ют собой следующий набор сведений: «Да. Примерно в 2344. Две-три сотни. Да. Нет. Спал.». Замечательные результаты, не правда ли? Особенно, если вспомнить, что эти результаты – они же доказательства (показания) должны быть или могут быть использованы в дальнейшем дока-зывании. В таком виде эти результаты, а они имеют только такой вид – эти результаты ни на хер не годны. Потому как эта инфа сама по себе бессодержательна, обстоятельств не описывает без дополнительных пояснений. Мусоров это не напрягает. Орган расследования и суд имеют привычку в дальнейшем разбирательстве применять барменский приём слияния – они совме-щают ответ с вопросом, например, так: В ходе предварительного следствия подозреваемый по-казал, что ему сообщили о применении отравляющих веществ и о последствиях от этого при-менения. Позвольте, дули бодрые, но разве в протоколе именно такие показания зафиксирова-ны в действительности, разве так показано буквальным отсветом? Никак нет. В ориентировоч-ном месте выяснения обстоятельств в наличии другие показания – «Да.», да и только. Искаже-ние показаний, в том числе и путём такого заимствования информации – то есть домыслива-ния – недопустимо. Участие в одной акции по добыче продукта равноправных добытчиков предполагает упоря-дочение их доступа к источнику во избежание склок, претензий и обид. В допросе этот поря-док доступа к источнику сведений определён очерёдностью. Первоочередным правом допроса, как и при любых прочих удовлетворениях нужд, обладают ветераны боевых действий, кавале-ры орденов «Славы» и почётные доноры РФ. Шучу. Первым получает доступ к телу старший представитель той стороны, что заказала музыку. Знаем, пусть и редкость, но иногда инициатива исходит от стороны защиты, а с тем и удовле-творяются ходатайства о допросе самого обвиняемого или свидетеля. При этом от инициатив-ной стороны к допросу могут быть допущены несколько представителей, и тогда примат за инициатором или условно старшеньким в группе. В рамках такой субординации, если допрос инициирован обвинением при нескольких участниках от стаи, право спикера принадлежит ру-ководителю следственной группы, только затем возможность задать вопросы предоставляется другим следователям из группы, следом – прокурору, представителю потерпевшего и потер-певшему (последние здесь – также сторона обвинения). Главный участник от стороны защиты – конечно, обвиняемый. Тогда, даже без оглядки на то, что с инициативой допроса обратился к мусорам защитник, первейшее право ставить вопросы принадлежит именно обвиняемому. Ежели, конечно, не его самого домогаются вопроситель-ными значками. Остальные представители от защиты – только второй волной. Может статься, что от инициативной стороны в допросе участвуют абсолютно равные субъ-екты, например, два рядовых члена сл.группы, два обвиняемых или пара адвокатов, совместно возбудивших процедуру допросную. Тогда очерёдность между такими определяется или по жребию, или в честном поединке: вытягивание фанта; плевки на дальность; скорость выпива-ния пинты браги и тому подобное. Хохма. Черёд устанавливается по согласию. И только когда участники от первоочередной стороны исчерпают свой вопросник, тогда и переходит эстафета второй стороне, и теперь её представители будут вправе в полной мере удовлетворить своё любопытство. А если вдруг у первоочередников обнаружились новые во-просы или упущенные какие, они не смеют прерывать текущие роды второй стороны, но вы-нуждены будут перекантовываться в «зале ожидания». И так по кругу, по спирали. Право допрашивать – оно ж не обязанность, и любой участник может уступить свою очередь, вообще отказаться от постановки вопросов или удовлетвориться ничтожным их числом. Такие уступки, естественно, не действительны в пользу конкретного участника второц стороны, ко-гда свои соплеменники ещё не насытились. При этом, единожды использованное Право в ча-сти полученного результата необратимо. Нет возможности отказаться и аннулировать уже вы-данные на гора вопрос и ответ (показания). Проблеешь ты: к чему здесь столько пересудов о том, кто первый, кому позднее, – ведь не индульгенцию халявой раздают? Э, нет… Право лидера может крайне повлиять на результат, когда с надоев твоих кто-то другой пенку снимает, кому-то сливки достаются, а другому – го-ляк или лужа с пола; или наоборот – обязанный первый обречён на дегустацию отравы, но уступает в этом дуракам. В условиях родного бездорожья по каждой позиции приходится тол-каться на локтях. Из-за недогляда в таких вот «мелочах», очнувшись после приговора, ты обна-ружишь у себя культяпки увечные взамен предплечий. А потому что профукал все хлебные карточки: ещё на предвариловке уступил следаку в допросе свидетеля защиты. Потому что за-явленный защитой этот свидетель был оставлен на растерзанье одному следаку без твоего уча-стия и без сопровождения адвоката; первым и единственным прошёлся по нему метёлкой сле-дак, он переврал на бумаге его показания или сбросил смачную их часть в отстой, принудил его к молчанию или ложным свидетельствам; защите оказалось теперь не под силу вырулить в суде к правым показаниям и, в итоге, ты остался без защитных свидетельств, а того хуже – пет-ля на шее стала туже. А учитывай ты преимущества первого спроса и подлость псявую, так ра-нее мусоров ставил бы вопрос о важном тебе и получил бы не удар в нос, а ватрушку с ганжу-басом, которую редкой сенсимильей перебьёшь. Да, есть, конечно, перспективы бороть сведе-ния игрой на противоречиях, противопоставлением антидоков, исканием недопустимостей в них, но это уже сложная вторичная работа, не обязательно результативная. А вот кому пред-станет в эти тяготы впрягаться – это уже проблемы того, кто не сумел первым или в свою оче-редь полезные себе сведения добыть, скрепы на них поставить или предотвратить их изначаль-ное появление. Что ж ты пялишься так на меня, дорогой? Почём тычешь мне в морду своей УПКой? Да, в положениях Кодекса о регламенте допроса нет ни слова об очерёдности, особенно с таким набором условий, как преподнёс тебе выше. Более того, из содержания этих норм, где мельтешит по-сиротски «следователь допрашивает…», может сложиться впечатление не только об ином раскладе – что именно следователь во всяком случае первоочередник, но и о следака единоличном полномочии на допрос. Но мы же в курсе, кто писал УПК РФ? Правильно – это мусорская стряпня. И вся эта скупость в словах, все недомолвки, а порой и ярые противоречия, что до сих пор не разгребли ни Конституционный Суд, ни законодательные изменения – всё атавизмы от прежнего УПК РСФСР, плод лоббирования и сопротивления мусоров, не желаю-щих расставаться с вольготностью былой. Ты ведь не станешь спорить, что, несмотря на отсут-ствие в этих же нормах прямых указаний, и другие участники, как например, защитник, обла-дают допросными полномочиями? Нет? Вот и славно! И с очерёдностью та же херня. В твоём вельветовом ранце принципы Состязательности и Равноправия, в силу которых Право сторо-ны защиты представлять свои доказательства опирается на приоритет подачи доказательств; в твоём бархатном кисете нормы допроса по стадии судебного следствия, где эти приоритеты чётко расставлены, а принципиальная аналогия этого обратима и на стадию предварительного следствия. Несмотря на объективную данность постулата об исконном праве первого спроса у стороны, чьи интересы отражает свидетель, его реализация скрипуча в реальном воплощении. Путь за-гажен кордонами из резисторов как естественного, так и искусственного порождения. Творче-ски и умышленно созданы нормативные оградки и навязана лукавая практика мусоров. И сея практика заскорузлой язвой настолько въелась со временем в сознание, что вышеозначенное заявление о допросной сепарации свидетелей по признаку «со-сторонности» не одному тебе покажется неожиданным, диссонирующим устоям. Да только устои фальшивые. Объясняю. Учитывая разность правового положения допрашиваемых участников, для начала лукнёмся в порядок допроса подозреваемого (обвиняемого). В отношении подозреваемого дышло-Закон витиеват: Подозреваемый должен быть допрошен (кем?) в соотвтетствии с правилами… статьи 189 УПК… . Но в отсылочной норме ст. 189 УПК находим, что адвокату (защитнику?) отво-дится «шестая» роль – он вправе присутствовать при допросе и пользуется при этом правами по статье 53 УПК, в перечне которых нет права допрашивать, но только право на участие в допросе (часть 1 пункт 5). Допросные нормы по обвиняемому концептуальнее на слух. Статья 173.1 УПК только следака упоминает активистом: «следователь допрашивает обвиняемого не-медленно…», где это «немедленно» как бы не оставляет окна для вмешательства других субъ-ектов. А в хоровом сочетании с той же нормой по статье 189 УПК впечатление о единоличии и единоначалии следаков только усиливается. На лицо косвенная поддержка преемственности «совковых» правил. В такой редакции и под сенью следственно-судебной практики правила воспринимаются однобоко и как узаконенное господство мусоров. Этому по инерции вяло со-противляются. Но стоило бы вспомнить о принципах и Правах участников в их конституци-онном значении, и встрепенуться. Ссылки норм на одного следователя сами по себе не отрицают участие и полномочия того же защитника, включая его право ставить вопросы (читай – допрашивать); срамную скромность нормы на этот счёт объясним минимализмом от ситуаций, когда следак – единственно обязан-ный производственник и руководитель, при этом может быть реально единственным спраши-вальщиком, когда другие, включая адвоката не обязательны к участию по всем категориям дел. Тогда, учитывая возможность активного участия в допросе и представителей другой стороны с их правом первого вопроса, некорректно звучащая норма «следователь допрашивает…» долж-на иметь правильным прочтением «следователь проводит (производит, осуществляет) до-прос…», что породнит её с редакцией ст. 189 УПК и, соответственно, оставляет место допрос-ному участию других страждущих этого. Так же и «присутствие» для гармонизации роли адво-ката должно пониматься только как «участие». В отличии от иных, подозреваемый и обвиняемый – это всегда представитель Стороны За-щиты. Несмотря даже на ту занозу, что порой он представляет по факту самоизобличающие свидетельства (сведения обвинительного свойства). А это значит, что если в допросе данного участника задействован другой представитель его же Стороны, например, защитник, то имен-но такой защитник наделён первейшим правом допрашивать. Или окунёмся в помойку, когда обвиняемыми по одному делу проходят несколько лиц, допустим, ты и некий гражданин. Здесь также не будет иметь значение, что данный гражданин бочку катит на тебя и его показания в данной части являются доказательством обвинения, так как сообвиняемый монопенисно отно-сится по статусу к участникам от Стороны Защиты. Сторона Защиты – монолитный блок, он не дробиться на более мелкие и разрозненные «стороночки» даже при объективном утробном конфликте интересов его участников. Стало быть, если к допросу того сообвиняемого ты или твой представитель привлечены, то у вас возникает равное с его защитником первоправие ста-вить свои вопросы перед этим обвиняемым. А если к тому же сам допрос инициирован вами – вы «правее» и его защитника. Что же касается свидетелей и потерпевших, то здесь мы вправе открыто придерживаться ма-нихейства. Внял ли ты увещеваниям моим о важности жёсткой градации свидетельствующих участников, исходя из привязки представляемых ими сведений в пользу позиции обвинения или защиты? Наличие признаков обвинительности или защитных свойств у представляемых сведений позволяет относить их и сам источник к базе той или иной стороны. И далее опира-ясь на такой статус участника определиться по проблеме: у представителей какой из сторон преимущество в очерёдности допроса. Соответственно, если свидетель даёт изобличающие по-казания – он является свидетелем обвинения, то и право первых вопросов принадлежит Сто-роне Обвинения – в данном случае следователю, потерпевшему и иже с ними; если показания потерпевшего опровергают версию обвинения – он является свидетелем защиты (!), то первой очередью Сторона Защиты вправе запросто таскать его за гениталии. Всё генитальное просто. А что скажут нам на это анатомы от юстиции? О, вот здесь мусора могут в отмазку пустить до-воды и о естественных препонах. Ладно бы к следаку заявился свидетель в сопровождении ад-вика (а по совместительству – твоего защитника) и с порога, поклонясь в красный угол, обо-значили защитный статус данного свидетеля. Тут, как говорится, «никого не попишешь». По всем же иным свидетелям, включая потерпевшего, до времени получения самих показаний от них, вопрос относимости свидетельств в пользу одной из сторон остаётся открытым. И следак может предварительно считать, что каждый пришлый свидетель потенциально является пере-носчиком обвинительной информации. Презюмироваться правильным будет такой его подход, пока не обнаружится обратное. А когда обнаружиться… верно – тогда уже поздно пить боржо-ми. Кроме случаев, конечно, если доподлинно существовали и послужили самим поводом к допросу достаточно прочные другие информаторы (как например, Объяснение от того же лица, Рапорт или Сообщение, звукозапись и подобное), которые заведомо определяли защитное свойство у полагаемых к протоколированию свидетельств. Однако и последнее оплотом не станет, коль мусора прибегнут к аргументам: в том удостовериться ещё нужно, о чём прибол-тано на стороне; их же расчёт был в получке уличающей информации от данного свидетеля. И то правда, что редкостны показания односторонне отражающие интересы лишь одной стороны. В них всегда окажется толика слов и в укор противникам, чем безусловно умаляются претен-зии наши. … И кроме случаев, когда, опираясь на принципы Состязательности и Равноправия, сторонни-ки Защиты потребуют, чтобы всве и любые допросы осуществлялись при их непосредтсвенном соучастии. Ставя под сомнение само существование Права на первый вопрос, погонщики твои, будь они не ладны, прольют к ногам пристрастных арбитров и бодягу о том, что в происшедшем, мол, нет признака нарушения права на допрос, нет существенных ущемлений, так как возможность допрашивать сохранилась и реализована, дескать, может быть хоть сейчас, в том числе и с це-лью проверки ранее представленных сведений. Старая песня, скучный мотив. Мусора, пу-стившись в рассуждения о существенности и о сохранении квот, тем самым фактически согла-шаются с наличием Права и былой правоспособностью Стороны защиты. Но ни одна, запомни, ни одна правовая возможность исконная, единожды упущенная, не может она быть восполнена через создание будущных схожих условий. А во многих случаях, как здесь, не последует до-стойного восполнения даже от мер реституции – возвращения сторон в первоначальное поло-жение. То есть, ситуацию не отрихтовать даже если признать предшествующий допрос (допро-сы) недействительным и попытаться допросить то же лицо вновь, но уже с соблюдением Пра-ва, при усердной имитации, что ничего не происходило подобного доныне. Не, курсант, моз-говой шлак не вычищается под ноль. Теперь же, шагнув курчавою лапой за последнюю жердь навались на главное. Вот, допрошен был свидетель. Его показания порочат обвинение, пусть их даже малая часть в общем навале. Мусора не могли расценить те свидетельства иначе, как защитными, располагая предваритель-ной информацией об их содержании таком. Значит, сторона защиты была ограничена или ли-шена возможности воспользоваться правом первого вопроса к этому свидетелю. У тебя обна-руживается повод заявлять о нарушении законного порядка получения данных показаний и об их исключении. Ты и заявишь, как только и станут известными факт и обстоятельства допроса. Это там у них, у загнивающих капиталистов по две псины на одну «свободную личность», денег на сыск не жалеют, криминал в дефиците. В наших же краях «кашеедов проклятых» всё наизнанку – птицы летают задом, мазутом гасят огонь и кадровый голод в ментуре. Под свой бюджет ты хоть полком выстави пред собой адвокатов, но куций штат следаков по отношению к массе уголовных дел лишь в исключительных случаях позволяет привлекать к расследова-нию одной делюги более одного сыскаря. Так могут и по твою чёрную душу несколько таких с цепи спустить, и они множественным числом учинят допрос. Кроме того, что любой из следователей вправе ставить свои вопросы только после вопросов старшего из них (руководителя группы или данного сл.действия), меж собой они вправе дого-вориться и об ином порядке очерёдности, например, по времени назревания уместного вопроса в чреве любого из них. При этом в протоколе должно отразить конкретного автора вопроса. Исчерпанность вопросов у одного из мусоров трудноразличима, следак может и намеренно уступить другому очерёдность свою, но в любой момент вновь эпизодами проявить свою ак-тивность. Его слова «вопросов не имею» не означают отказ от дальнейшего участия в допросе, он не утрачивает с этим права голоса, если вопрос обнаружится позднее. Нам не дано знать, действительно ли тот следователь полно утолил своё любопытство или тактическим соображе-ниям следует, передав рупор с желанием сломать течение допроса, либо у второго новый во-прос породился последним ответом, или быть может этим нерв твой бередить. В любом случае начало перемежек в очерёдности вопросов следачьим междесобойчиком означает, что действо забрёло на стадию так называемого «перекрёстного допроса». Перекрёстный допрос – довольно мерзкая штуковина, отдельными правилами он не обеспе-чен, применяется фактически и исподтишка в подражание западным образчикам, но, к счастью, его эффективное осуществление требует должных навыков и высокого интеллектуального уровня от бригады допрашивающих, а последнее – редкость для отечественной мусарни и по-тому само такое допросное явление – редкость. Однако не исключён выезд на перекрёсток конкретно в твоём деле. Тогда и начнут серые кружить и покусывать с разных сторон. При этой канители предмет вопроса одного допрашивающего может иметь и самостоятельную направленность по выяснению совершенно других фактов или обстоятельств, а может пойти в развитие, в поддержку предшествующих выяснений. В последнем случае характер вопроса бу-дет во многом упреждён тем, каков был первичный вопрос, и что прозвучало в ответ. Переда-чей права допроса ныне допрашивающий может попросту и паузу-передышку взять, чтобы, например, с мыслями самому собраться или пустить в мандраж «клиента». И сколь не затянуто окажется то затишье, без отмашки «вопросов более не имею» оно не означит окончание допро-са. Следак попросту мог впасть в размышления, урыться в своих бумажках, что-то выяскивая или сверяясь. Отвечающему, увы, такой паузы не предложат, он вынужден постоянно отбрехи-ваться по сторонам. Если, конечно, сам не объявит перерыв: то ли испросит время на вспом-нить / подумать, то ли без всяких объяснений «уйдёт в себя», то ли затребует консультации с адвокатом через перерыв. А вдруг посчитает он несносным такое перекрёстное домогательство для себя, может запросто обломать компанейство. Нет, ему не следует делать отказных или протестных заявлений. Если допрашиваемый станет совершенно игнорировать тупым молча-нием вопросы второго (третьего) следователя – как если бы они и не звучали в эфире вовсе, – и при этом не комментировать свою такую позицию, не давая разъяснений первому следаку о причинах гнетущего молчания, но последовательно отвечая на вопросы только этого первого (руководителя допроса) по обстоятельствам дела, за исключением, конечно, дублируемых его устами вопросов ранее оставленных без ответа, то те остальные следаки сами собой соскочат с подножки, осознавая бестолковость своего участия. Либо мусора перейдут к тактике, когда во-просы от прочих следаков будут ретранслироваться через руководителя. Фактическим окончанием допроса является полный расход вопросов у допрашивающего и ответов у показания дающего. Об этом объявляется следаком или это разумеется в связи с пе-реходом сл.действия на завершительный этап, каковым станет ознакомление с протоколом, внесение в него замечаний (если есть) и подписей участников. Все без исключения заявленные участники допроса знакомятся с содержанием процедуры допроса, как это отражено в протоколе. УПК однобоко выставляет возможность ознакомления как право участников, и мусора тяготеют именно к такому пониманию. Не согласен. Есть в нормах показатели того, что ознакомление является одновременно и обязанностью. И это вполне соответствует целям и задачам судоскотства. Так, из положений статей 166.6 и 190.8 УПК следует обязанность следака представлять протокол для ознакомления и обязательность отметок о факте ознакомления. Невыполнение им обязанности обусловит незаконное бездей-ствие. Само по себе не ознакомление участников с протоколом – нарушение порядка допроса, порождающее сомнения в достоверности протокольных сведений. Что же в таком случае отме-тит следак в соответствующей графе? Что участники не ознакомлены? Тогда даже волевой от-каз участника от ознакомления (не хочу и не буду) не позволяет однозначно заключать о пра-вильность протокола и завершённости допроса, когда придётся обойтись указаниями только от части участников, части – без самого следака, так как подтвердительные визы о правильности протокола с его стороны не канают и одних лишь его заверений не достаточно для устранения сомнений. Но мы привереды и по качеству ознакомления: ознакомление должно быть внимательным, и всех соучастников ты должен призывать ко внимательности такой. Станешь порой пытать свидетеля какого: Знакомился с протоколом? – Знакомился. – Ваша подпись об ознакомлении? – Моя. – Вы внимательно знакомились? – Не очень. – В протоколе всё точно и полно отраже-но? – А хрен его знает, затрудняюсь сказать… Вот и решай, судья, вопрос достоверности. Он и решит, и решит он формально, что подписи есть, замечаний не поступило, значит – нет осно-ваний сомневаться. Разве? А был бы каждый внимателен, скольких мерзостей не просочилось бы в доказательственный массив. Своё согласие или несогласие с правильность протокола после ознакомления с ним допра-шиваемый, как и другие участники (включая следака) могут высказать путём замечаний. Что заметили неточным, противным реальности, о том и заявили в соответствующем разделе. Хотя и нет воспрещений высказаться в Замечаниях и о верности сведений, но этот указ выглядеть будет непривычно – не принято так. Но и отсутствие замечаний само по себе не обуславливает правильность протокола. Считается, что правильность устанавливается заверительными под-писями участниками. Обобщающая подпись удостоверительного характера проставляется в конце протокола. От допрашиваемого, помимо этого, отбирают подписи ещё и на каждой странице текстовых показаний. Подпись следака в конце документа – и она удостоверение правильности сведений и его (следака) зарок об этом. Фактически данную подпись можно рас-ценивать одновременно и в качестве подтверждения верности замечаний. Это к вопросу о том, что Замечания должны рассматриваться, и должно быть принято решение об их соответствии. В этом случае можно считать, что своей подписью следак согласился с замечаниями и они вер-ны. Получается так. При этом, как можно заметить, удостоверение правильности показаний со стороны допрашиваемого носит дублированный характер. Одним действием он высказывается о достоверности, когда собственноручно и по роспись отмечает «с моих слов записано верно (не верно)», другим – когда приводит в ином разделе замечания или указывает об их отсут-ствии. Иногда это приводит к нелепым противоречиям, например, если с одной стороны до-прашиваемый сообщает о верности записи, но и заявляет замечания по тексту показаний; и наоборот. А что если ты или иной из участников не подписываете протокол? Есть норма, как выпол-зать из ситуаций отказа от подписания или при фактических препятствиях к этому (ст. 167 УПК). Следак отмечает эти отказ или невозможность, удостоверяет обстоятельства в протоколе сам и с помощью других участников – адвоката, понятых или специально приглашённых ки-вал. Так просто? Не совсем. Это редкая и интересная ситуация. Вроде бы допрос прошёл своим тоскливым чередом: получены и внесены в протокол показания, иные формальности исполне-ны, и тут – на тебе, допрашиваемый (другой участник) не подписывает документ. Знаешь ли, даже сам следак может протокол не подписать, хотя вроде бы и ни в его интересах такое. Но я встречался с такими протоколами, где отсутствовала подпись следователя, оставалось загадкой: отказался ли он или допустил оплошность, но такие доказательства признавали недопустимы-ми. Из этого можно заключить, что и отсутствие удостоверительных подписей со стороны иных участников является равным признаком той же недопустимости. Гипотетически следователь вправе сознательно отказаться от подписания, например, сам признавая незаконным произведённый допрос, когда такие незаконности могут исходить и не от него самого, или признавая незаконным документальный формат фиксации. Но это явление маловероятно, и следователю в таком случае необходимо отдельное решение принимать и по-лучить от других участников удостоверения уже своего отказа. Такому проще в условиях не-желательности существования данного протокола и полученных показаний своевольно изба-виться от этих документальных свидетельств, например, порвав и выбросив их в корзину. Са-ма простота – они так и поступают, не особенно стесняясь очевидцев, тем более если действие проходило единственно с участием допрашиваемого. Вот, допросил следак свидетеля, а пока-зания не по нраву обвинению; свидетель – за дверь, протокол – в утиль. Далее решит, отдать ли этого свидетеля операм на отработку и получить «нормальные» показания или вовсе забыть о его существовании и забить на показанное. Заметим, что сам факт осуществления допроса, кроме протокола, никоим образом белее не регистрируется. Станет позднее тот свидетель где ссылаться о былом допросе и даденных показаниях, например в суде, так мусора изобразят ис-креннее недоумение: Ишь, какой вы фантазёр однако; край – признают: да, имела место встре-ча и устная беседа, по итогам которой выяснили, что потенциальный свидетель не располагает относимой к делу информацией. Не переспорить их свидетелю за неимением иных, кроме сло-весных заверений, подтверждений, так как к такому обороту он вряд ли был готов и не держал за пазухой диктофон. Помнишь детство своё, как мальцом вечерами принуждался ко сну, как требовал законную порцию сказок, как мамка плюхалась рядом и зачинала сказку: «Согласно статей 166.7 и 190.8 УПК, протокол подписывается следователем и другими участниками, а факт ознакомления и правильность допрашиваемый удостоверяет своей подписью…». И под тот монотонный бубнёж ты сладко засыпал, не дослушав комментариев. А зря. Из этих установлений видно, что право на внесение подписи есть, а вот обязанности этого – нет такой обязанности. Не обязан-ности подписываться ни у одного участника, косвенным подтверждением чему служит и от-сутствие как таковой ответственности за подобное бездействие. Ни в отношении допрашивае-мого, ни любого другого соучастника действия нет средств принуждить к подписанию доку-мента. В том числе и адвокат (защитник) может уклониться как от визирования протокола, так и от удостоверения своей подписью факта отказа допрашиваемого вносить подпись. И у него нет обязанностей таких, стало быть. К сожалению, в ситуациях подобных отставок со стороны допрашиваемых, они не находят адекватной поддержки в этом почине со стороны собственных поверенных. Ссанные адвокаты именно в таких остроконфликтных ситуациях проявляют истинное обличье – кивая на мни-мый Долг (а у кого они в долгах?), оставляют солидарность обочиной и по требованию следак-ов украшают протоколы подписями. И это даже ни нейтралитет – это фашка в затылок своему подопечному, причём за его же деньги. Своей подписью этот паршивец не только удостоверяет факт и причины отказа допрашиваемого, ему ли не знать поганцу, что впоследствии и его ви-зами мусора аргументируют верность изложенных протокольно и показаний и хода допроса. Итак, допрашиваемый отказался от внесения своей подписи, и теперь по его показаниям от-сутствуют их удостоверения самого показу?ющего. Он может объяснить причины пассивности или отказаться и это сообщать или вовсе заглохнуть. Однако без его удостоверений его-то по-казания фактически утрачивают действительность – они в такой ситуации должны считаться не действительными. Ну, подтянет следак понятых со стороны, ну, принудит адвоката завизи-ровать отказную позицию. Но приглашённые понятые могут засвидетельствовать лишь отказ, если такой внешне выражен, а саму дачу показаний по их документальному соответствию, их происхождение от допрашиваемого – не могут, потому как лично не созерцали они событий таких. Кто из мусоров похитрей, те по каждому разделу протокола по мере их заполнения со-бирают подписи и сопровождают допрос аудиофиксацией. Такие данные впоследствии могут подтвердить, что допрос проводился и информация от допрашиваемого поступала. Но боль-шинство мусоров до сих пор шугаются применения звукозаписи. Составление же протоколов ныне – сплошь компьютеризированный процесс, где документ по электронному бланку внача-ле полной формой и содержанием составляется на экране, и отдельные разделы из него не дёр-нишь. В таком случае, с выходом к подписи уже готового протокола он в полном объёме мо-жет остаться без подписей рукописных допрашиваемого, когда замены этому нет равноценной. В итоге: все содержащиеся в протоколе сведения, включая показания, оказываются без под-тверждения их правильности и самого существования со стороны основного участника – пода-теля доказательств. Это исключает всякую возможность распорядиться такими сведениями в целях доказывания. Несмотря на такие обстоятельства, сторона обвинения, и это при полном попустительстве стороны защиты, продвигает сквозь процесс и такие доказательства, а суды не стесняются ка-таться в обвинительных приговорах на таких уродливых сведениях. И это – верх беспредела. Повторяюсь: и адвокат не обязан подписи вносить в мусорские документы, он должен во вся-ком случае руководствоваться только интересами представляемого им лица. Внесение подписей всех участников, включая следователя, в протокол допроса определяет фактическое окончание этого сл.действия. Отсюда следует, что отсутствие визы любого из участников является свидетельством незавершённости допроса и действие продолжит своё те-чение, как минимум, процедурами выяснений и разрешения вдруг возникших проблем. Это можно сравнить с остановкой движения автомобиля без заглушки движка – авто функцио-нально не задействовано, но находится в рабочем состоянии. И, невзирая на фактическую при-чинность неостановления, есть формальные условия для завершения действия в том числе принудительным порядком. Как может быть по решению следователя объявлено об окончании допроса на любом этапе, если возникли нежданные препоны для его полного завершения, до-пустим, в случае резкого нездоровья одного из участников (хотя оно должно быть в этом слу-чае приостановлено), так по воле того же следака решено может быть об окончании допроса и при не подписании документа. Однако этот производственный ущерб, как мы уже говорили, невосполним. …